Ирина, забыв об осторожности, выглянула из-за спины Петрухина – ей до смерти хотелось посмотреть, какое выражение лица стало у Валентина после этого сообщения. У нее лично – несколько обалдевшее.
На лице блудного супруга те же эмоции отразились, словно в зеркале. Связно изложить свои мысли по затронутому вопросу он то ли не захотел, то ли разучился от потрясения.
– Да вы что… Ирина… Это… Ты… Это правда, что ли? Ты с ума сошла?! Всякой глупости есть предел!
Вспомнил-таки навыки устной речи, успокоилась Ирина. Но со своей стороны ограничилась тоже кратким:
– Правда. Дала. И выбрала. Вот его.
И спряталась обратно за Петрухина, зажмурив глаза и едва удержавшись от того, чтобы закрыть ладонями уши: она примерно представляла, что может услышать в ответ. Какое-то время все молчали. Что там происходило, Ирина не видела. Но поскольку уши-то были открыты, услышала, как Петрухин сказал:
– Не надо, Валентин Рудольфович. Бесполезно это. Не так как-то надо. Вы завтра приходите. Позвоните – и приходите. На трезвую голову. А я сейчас уйду. Договорились? Давайте вместе уйдем – хотите?
Он повернулся, снял с вешалки куртку, сказал:
– До свидания, Ирина Ивановна!
И дверь за обоими закрылась.
Немного постояв перед запертой дверью и детально ее изучив, Ирина, пребывая все в том же изумленном состоянии, отправилась в гостиную. Две мысли высвечивались поочередно у нее в голове, как проблесковый маячок на милицейской машине: я его выбрала. А он ушел. Я выбрала. Он ушел.
Господи боже мой, а как, скажите на милость, она могла бы его остановить?! Все было так замечательно, все наконец ушли, даже Ритка (а может, она нарочно?), а они пили кофе и разговаривали, и Ирина думала, что так будет долго-долго… А потом, может быть, он еще сыграет ей на гитаре. Или они включат музыку и будут танцевать. Так замечательно было бы опять с ним танцевать, опираясь спиной на его руки и закинув свои к нему на плечи, и на этот раз она подняла бы голову и посмотрела бы ему в глаза, а он бы, возможно… Но тут приперся Литвиненко и все испортил. Зачем, зачем он пришел?! Ведь у него же есть Наташа, что еще ему надо от нее, он и так уже перевернул всю ее жизнь… Ну почему она не может так, как Марго, – просто сказать понравившемуся мужчине, что он ей понравился? Даже не сказать, а дать понять, просто решиться поднять к нему лицо… Дура, институтка, дожила до сорока лет и ни с кем, кроме мужа, не целовалась! Конечно, как же такое возможно, она же мужняя жена, умри, но не давай поцелуя без любви, это ее мама так воспитывала… Впрочем, за последние двадцать лет ей так и не представилось случая испытать на прочность свои принципы. Вернее, случаи-то, может, и были, да желания не было – у нее же есть Валечка. С ней даже и не флиртовал никто, что толку ухаживать за женщиной, у которой на лбу написано большими буквами: Я ЛЮБЛЮ СВОЕГО МУЖА! Вот дураков и не находилось.
Теперь Валечка – с Наташенькой.
Она, наконец, выбрала. И даже была готова поступиться принципами.
А он ушел.
Ирина упала на диван и зарыдала. На этот раз у нее получилось. Может, усталость тому причиной, может, и правда, обида на себя и на весь свет перешла все мыслимые пределы – неважно. Но она ревела, ревела, хлюпая носом и подвывая, и не могла остановиться.
Некоторое время спустя она все же успокоилась, потому что никакое удовольствие не длится вечно. На душе стало немного легче. Но странно, всхлипывающие и шипящие звуки продолжали раздаваться, как будто Ирину кто-то передразнивал. В домовых и привидения она не верила, поэтому подошла к вопросу трезво: если она перестала реветь, то и реветь некому, а значит, дело в другом. Определив источник звука, Ирина открыла дверцы одной из тумбочек кухонного гарнитура, той, что под мойкой. И немедленно забыла обо всех неудачах в личной жизни, которые отступили на второй план под угрозой всемирного потопа: из трещины в трубе бодрым фонтанчиком выбивалась вода. Точнее, она била фонтанчиками в двух местах, а из видимой глазу трещины струилась красивым водопадом. В образовавшемся озере плавало мусорное ведро, коробка из-под обуви, в которой хранился лук, из последних сил противостоял напору воды вцепившийся в дно образовавшегося водоема вантуз, а тяжелые пластиковые банки с жидкостью для мытья посуды и чистки раковины ушли на дно, как подбитые линкоры.
Ирина захлопнула дверцу, по-детски надеясь на чудо – что все увиденное ей померещилось. Из-под дверцы тут же просочилась водяная змейка, за ней – вторая. Ирина запаниковала. Нынче летом ее саму и соседей с шестого затопила безалаберная семейка с восьмого, Ирина махнула рукой, а соседи снизу вызывали комиссию и составляли акт. Потом Ирину как товарища по несчастью звали смотреть на сделанный в кухне отличный ремонт. А тут она – с Новым годом вас! Они ей голову открутят запросто, глава семейства там без особых церемоний, и его можно понять, затосковала Ирина.
Что делать?! Она примерно представляла, что: нужно перекрыть стояк, так всегда говорили мужчины в таких случаях. Но где этот стояк и как его перекрывать, Ирина не знала. Лично не сталкивалась. Лихорадочно листая страницы телефонного справочника, она нашла нужный номер и принялась звонить в аварийную службу. На том конце глухо и безнадежно молчали. Водяные змейки тем временем превратились в ручеек, больше похожий на исток в перспективе полноводной реки. Ирина заметалась по кухне. Шестой час, все спят. Бежать к Евстолии, она как-никак старшая по подъезду, может, она знает, где и как этот проклятый стояк перекрывается? Она же наверняка спит, проводив домой Льва Николаевича и умаявшись за свой «волшебный вечер».
Но Евстолия не спала. Она сидела за кухонным столом и задумчиво раскладывала странный пасьянс из бананов, мандаринов и яблок, руководствуясь только ей одной известным принципом. Минуту назад на цыпочках она вернулась из комнаты, где сладко спал измученный переживаниями Профессор – он даже предложенный кофе не смог выпить. Естественно, она предложила «на дорожку», он согласился из вежливости, а пока она возилась с туркой – уснул. Лев Николаевич обиженно сопел носом, и выражение лица у него было тоже обиженное. Это был шанс, поняла Евстолия, и им надо было грамотно воспользоваться.
Поэтому теперь она сидела на кухне за столом, как Бабочкин-Чапаев в одноименном фильме, и вырабатывала стратегию. Она должна точно знать, что скажет утром, предвидеть возможные ответы и обходить подводные камни. Но стратегия не вырабатывалась. Евстолия клевала носом, а ее мысли, бегавшие по кругу вялой трусцой, периодически, как в стену, упирались в отсутствие информации. Кто такой этот Профессор, чем занимается, что рассказывал о себе Ирине, когда пришел – они ведь провели наедине немало времени, уж она-то, Евстолия, доподлинно знает! Не молча же они сидели. Надо пойти к Ирине и расспросить все, как есть, приняла единственно верное решение Евстолия. Вряд ли Ирина спит, ведь у нее осталась эта ее сумасшедшая подруга, им есть о чем поговорить. Кто бы мог подумать, что у Ирины такие странные подруги? А если и спит… что поделаешь. Утром она, Евстолия, должна быть во всеоружии.
