Чувствуя себя неловко, я стояла перед «универсалом», пока Эмили вынимала Макса из автомобильного кресла. Брюс и его старший сын Лео тоже вышли, хлопнув дверцами. Лео девять лет, Максу четыре. (Моя мать называет их «продюсерами»
[74]
, когда думает, что я не слышу.) У обоих песочные волосы Брюса, как и у меня, только у Макса прямые, а у Лео вьются. Оба мальчика бледные, в мать, но Лео тощий, угрюмый и носит очки, а Макс кругленький и сладкий, как пончик в сахарной пудре.
— Джой! Джой! — напевал Макс, танцуя вокруг меня.
На обоих мальчиках были брюки хаки и рубашки. Младший уже пролил яблочный сок на галстук.
— Джой приехала! Привет, Джой! Привет! Привет!
— Привет, Макс! — Я поцеловала его липкую щеку.
— Как дела? — улыбнулась мне Эмили.
— Хорошо.
Я оглядела ее. Платье в цветочек, туфли с бантиками на низких каблуках. Волосы убраны со лба ободком в тон. Наверное, когда они с матерью разошлись, Брюс решил найти женщину прямо противоположной внешности. Моя мама крупная, высокая и грудастая. Эмили низенькая и хрупкая, носит платья в цветочек с кружевными воротничками или футболки из отделов одежды для мальчиков. У мамы каштановые волосы, зеленые глаза и оливковая кожа. У Эмили русые волосы и голубые глаза. Она прикладывает пальцы к тонким губам и нервно смеется, словно кашляет. Мать откидывает голову и гулко хохочет, так что слышно через улицу.
К тому же у Эмили множество аллергий, за что ее и наградили прозвищами. Аллергия на орехи, молочные продукты, пшеницу, клейковину. Также на латекс (обычный лейкопластырь ей не подходит), цинк (приходится покупать специальный солнцезащитный крем), яйца (прощайте пироги, пирожные и выпечка из супермаркета), слюду (никакой косметики) и даже дым. («Все-таки Бог покарал Брюса», — как-то раз сказала мама Саманте. «Сомневаюсь. Наверное, он смолит травку в подвале. В этом отношении торчки весьма изобретательны», — возразила та.)
Отец Эмили управляет каким-то хеджевым фондом и, по словам тети Элль, «живет во дворце в Гринвиче». Мать Эмили выращивает призовые гортензии и занимается благотворительностью. («Организовывает балы в поддержку слепых», — как-то фыркнула тетя Элль.) Эмили ни в чем не нуждается, но все равно работает — воспитательницей в детском садике при школе Лео и Макса. По-моему, она устроилась туда, чтобы лично отбирать у сыновей арахис и цинк. Мальчики унаследовали все ее аллергии плюс аллергию на плесень и домашних животных.
— Как дела в школе? — обратилась ко мне Эмили, когда мы шли через парковку.
— Хорошо.
— Я тоже хожу в школу, — сообщил Макс, размахивая пакетиком сока. — Учительниц зовут мисс Меган и мисс Шэннон. У нас есть мольберты для рисования и песочница. Мне нравится твое бальное платье! Ты похожа на Белль из «Красавицы и чудовища»! Белль, которая любит читать!
Он запел низким гнусавым голосом (у Макса ужасная сенная лихорадка всю весну и лето, а осенью эстафету перехватывает аллергия на плесень):
— Сказка так стара…
Я взяла Макса за руку и провела через высокие двери синагоги. Как только мы вошли, Эмили забрала у Лео электронную игру. Тот поворчал, но отдал. Я присела на скамейку в фойе, сняла куртку и кеды, сунула их в рюкзак и надела балетки Эмбер.
Когда я встала, Брюс поцеловал меня в щеку. Он пах мылом и коричной жевательной резинкой и, как обычно, слишком часто моргал.
— Рад, что ты приехала, — сообщил он.
— Я тоже, — произнесла я.
Чистая правда, хотя я немного нервничала. В рюкзаке лежали билеты на поезд и автобус, двадцать долларов на покупки и носки для танцев. Больше всего радовало, что здесь меня почти никто не знает. А также мою мать и мою историю. Может, это шанс совершить то, что не удалось дома? Стать другим человеком? Люди будут смотреть на нас с Максом и Лео и думать: «Обычная семья». Ведь мы с братьями так похожи! Я вытянулась в струнку, достав головой до подбородка Брюса. Я чувствовала себя красивой и ужасно взрослой.
Мы впятером направились к святая святых следом за женщиной в розовой твидовой юбке и пиджаке, мужчиной в темном костюме и тощенькой, хрупкой девочкой моих лет со светлыми волосами. На девочке было шоколадное платье, почти как у Эмбер, и балетки. «Откуда только Эмбер все знает?» — удивилась я. И улыбнулась. Ведь, судя по моей одежде, я тоже все знаю.
Брюс пожал руку мужчине и поцеловал его жену в щеку.
— Это моя дочь, Джой, — представил он.
Кажется, пара удивилась.
— Это Джессика, — указал Брюс на девочку.
Мать чуть подтолкнула Джессику, и та шагнула вперед, разглаживая концы светлого «боба».
— Привет, — сказала она.
Мать и отец выжидающе на нее смотрели.
— Хочешь сесть со мной? — добавила Джессика.
— С удовольствием, — ответила я.
Джессика быстро взяла меня за руку, бросила родителям: «Увидимся!» и ринулась в святая святых. Не взяла даже программку или молитвенник. Поэтому я взяла два.
— Вот они, — выдохнула Джессика и побежала к проходу, где сидели три десятка детей.
— Вечеринка намечается что надо, — щебетала она. — Обещали ледяной суши-бар. Все дети получат в подарок именные шоколадные золотые карты «Американ экспресс».
— Шоколадные золотые карты?
— Ну, шоколадные карты в золотой фольге. Сперва пытались найти платиновую, но потом мать Тайлера сообразила, что она похожа на обычную. Всем привет! — крикнула Джессика. — Это…
Она уставилась на меня, открыв рот идеально круглым удивленным «О».
— Ради бога, прости, я забыла твое имя.
— Не говори «Бог» в синагоге, — сделала ей замечание одна девочка.
— Джой, — напомнила я.
Дети потеснились, и я села. Обычная девочка в темном тесном платье в ряду девочек в темных тесных платьях. Потолок святая святых парил так же высоко, как на вокзале.
Прежде я посещала только бар- и бат-мицвы в Центральной городской синагоге. Так что та синагога оказалась самой большой и роскошной из всех, в которых я была. В зал набилось не меньше пары сотен человек, но все равно три четверти сидений остались свободны. «Ну ладно, — решила я. — По крайней мере, молитвенники те же самые».
— Страница шестьдесят два, — начал высокий равви.
Его седоватые волосы прекрасно сочетались с серебряной нитью талита
[75]
и серебряной бахромой бимы — возвышения. С бимы Тайлеру предстояло читать Тору. Интересно, равви выбрали под стать зданию?
