— Не подлизывайся, — сказала я, надевая кофту и застегивая на все пуговицы. — Вы все меня бросили. И ты, и мама, а теперь — даже наш Бельшют. — Кофты мне показалось недостаточно, и я снова завернулась в тот же самый плед.
Как капуста, сказал папа.
— Не смешно, — отрезала я, мне все равно было холодно. — Зачем ты умер?
Зануда, сказал он. Лучше расскажи мне про пингвинов.
— А про Дюлена не хочешь? Он ведь приедет завтра отбирать наш замок.
Может, завтра же и договориться с Дюленом? — подумала я. Так лучше. Покончить со всем разом и больше не появляться здесь, а со свободной душой посвятить жизнь Антарктиде и пингвинам. Они такие симпатичные: Пьер, Бруно, Матильда, Рыжая Лапка, крошка Ясное Утро… Я уже соскучилась по ним. Но ведь можно продать замок и дороже! И тогда я смогла бы организовать собственную экспедицию!
Зря ты обиделась, погрустнел папа. Все умирают рано или поздно. Это закон природы.
— Необязательно было делать это в пятьдесят пять! Мог бы пожить до восьмидесяти!
Скрипнула дверь.
— С кем ты тут болтаешь? — поинтересовался Брунар, по-свойски, без стука, входя в комнату. — Мы ее ждем, ждем, а она тут, оказывается, наряжается!
— Не могу согреться, — призналась я, чувствуя неловкость из-за своего наряда. — Навертела на себя все, как капуста.
— Прекрасная капуста, — добро улыбнулся Брунар, и мне показалось, что в комнате сразу стало чуть-чуть теплее. — Документ-то написала?
— Нет. Ничего не получается.
— Ладно. — Брунар продиктовал мне несколько готовых фраз и напомнил про завтрашний визит Дюлена.
— А ты не смог бы поприсутствовать при переговорах? Я совершенно не разбираюсь в вопросах недвижимости.
— Извини, Нана, завтра утром я страшно занят. Но тебе ведь совершенно не обязательно сразу подписывать что бы там ни было. Пусть Дюлен оставит тебе примерный текст договора, почитаем вместе повнимательнее, все взвесим, выдвинем свои требования. Такие вопросы не решаются в одночасье. Но в любом случае иметь дело с Министерством культуры все-таки благороднее, чем с любыми нуворишами.
— Знаешь, Эдуар, если честно, мне теперь совершенно все равно, кому достанется замок. — Он сам этим гнусным холодом выпроваживает меня, мысленно добавила я. — Может быть, постараться продать его кому-нибудь подороже? Министерство культуры никуда не денется.
Брунар усмехнулся.
— Неплохо, дружочек.
— Может быть, мне не заниматься продажей самой, а все доверить брату? Если честно, то мне совсем не хочется торговать Бельшютом. А Ален — финансист, он справится лучше. И ты ведь ему поможешь, дядюшка Эдуар?
— Можешь не сомневаться, но все-таки я бы советовал тебе продавать замок самой. Тебе потом будет легче справиться с так называемым чувством вины.
— Ох, не знаю…
— Помнишь мою племянницу? — совсем не к месту спросил он.
— Крошку Пати? В розовых носочках, со скобкой на зубах?
— Извини, дружочек, со скобкой мы расстались много лет назад. Теперь наша мадемуазель Патрисия Романи студентка юрфака и самый надежный в мире агент по недвижимости; на нее ты можешь положиться как на самое себя. Пойдем, дружочек, забирай бумагу, родственники небось заждались. Должно быть, скучают без нас.
— Второй день смотрю на твою сестру, — сказала Моник, когда Брунар решил все-таки подняться к упомянутой особе и поторопить ее с написанием документа. — И только диву даюсь! Она что, всегда такая чудная? Спит на ходу, бормочет, смотрит не пойми куда. Сама бледная, а глаза красные, дурные. Хоть бы поревела, как все нормальные люди.
— А! — Ален поморщился. — Переживает! — Маленькими мехами он раздувал в камине огонь.
Герен снисходительно позволил «мсье» это занятие, но категорически запротестовал, когда «спутница мсье» выразила желание помочь с ужином, и в одиночестве удалился на кухню.
— Тебе что, совсем ее не жалко? — спросила Моник.
— А что ее жалеть? Такая же никчемная, как ее папаша. Судись с ней теперь из-за наследства.
— Ты действительно собираешься через суд требовать с сестры эти несчастные сто тысяч?
— Ничего себе! С каких это пор сто тысяч стали несчастными?
— Да нет. Я так. Все-таки твоя сестра.
— Да пропади она пропадом, эта сестра! Кому она нужна? Очкастая дура!
— А замок тебе нужен?
— Что?!
— Нужен, мой Котик. Нужен. — Моник присела на корточки рядом и потерлась щекой о своего Котика. Он сразу обмяк, вздохнул и погладил ее по бедру. — Я же не дура, я же понимаю, что ты злишься, потому что тебе не достался замок.
— Детка, о чем ты? Я никогда не рассчитывал на него.
— Зато ты бы уж сумел им распорядиться!
— Ну и что из этого?
— Ты такой умный. — Моник медленно приблизила к его лицу свои губы. — Самый умный! — Губы коснулись его лица. — Мы бы так счастливо жили в замке.
Не удержавшись, Ален поцеловал ее сочный рот, но возразил строго:
— Не надейся, крошка, я не собираюсь выкупать у нее замок. Мне не по карману.
— А зачем выкупать? Ты же ее наследник. Сейчас она составит завещание — и замок твой.
Он усмехнулся.
— Моник, это формальное завещание. До момента продажи. А я повторяю, замок мне не по карману.
— Но если она помрет, не успев продать?
— С какой стати ей умирать?
— Ну, мало ли. Камень на башку свалится, отравится чем-нибудь. Или, скажем, руки на себя наложит. От тоски. Никто не удивится. Видно же, не жилец.
— Не болтай ерунды, Моник. Ничего с ней не случится! Она устала, перенервничала. Отойдет. Еще переживет нас с тобой! У нее мысли никогда не возникнет о самоубийстве.
— Может и возникнуть. А можно и не ждать никаких мыслей.
— Ты о чем?
— Я не думаю, Котик, что она с бухты-барахты отдаст замок первому встречному, этому, как его, мсье Дюлену. Будет еще много покупателей! Она станет водить их по замку, показывать башни, подвалы. Ты сам знаешь, какое тут все, поэтому никто не удивится, если она с каким-то покупателем слетит, например, со стены, или на них что-нибудь рухнет…
Губы Моник вместе с дыханием приятно щекотали его ухо, но ее планы пугали.
— Мы бы повенчались прямо в замке. Я бы стала женой моего сладкого барона де Бельшюта и баронессой одновременно. Можно было бы пригласить телевидение, всяких звезд, английскую королеву… У меня был бы длиннющий шлейф, и его несли бы толстенькие детки знаменитостей…
— Не городи ерунды, Моник. — Мысль об убийстве вызывала в нем страх и брезгливость. — Претензии на титул — бессмысленны.
