Даже Дженни устрашилась, когда он двинулся через поле. Она
видела, как он посмотрел на свою галерею, догадалась, что он на миг обознался,
заметив женщину, сидящую в предназначенном для Дженни кресле в переднем ряду
галереи. Но, не направившись ни туда, ни к одной из тысячи дам вокруг арены,
бешено махавших ему вуалями и лентами, Ройс повернул Зевса в противоположную
сторону.
Сердце Дженни заколотилось с тошнотворным глухим стуком,
когда она поняла, что он скачет прямо к ней. Толпа тоже поняла это и вновь
смолкла, следя за происходящим. Под градом проклятий, которые принялся
выкрикивать в его адрес каждый присутствующий на галерее Мерриков, Ройс привел
Зевса точно на то место, откуда мог дотянуться копьем, и остановил коня. Он не стал
протягивать и склонять копье за наградой, которую она, по его твердому
убеждению, не пожелала бы ему дать, а поступил иначе, и поступок его, никогда
ею прежде не виданный, потряс Дженни намного сильней. Он сидел на нетерпеливо
переступающем с ноги на ногу Зевсе и смотрел на нее, а потом ловко, но
неторопливо взмахнул копьем и ткнул его острием в землю.
«Это салют!»— выкрикнуло ее сердце. Он отсалютовал ей, и
Дженни пережила минуту, полную панической боли, которая превосходила все, даже
боль утраты Уильяма. Она приподнялась в кресле, не зная, что собирается
сделать, но момент прошел. Развернув Зевса кругом, Ройс галопом помчался в свой
конец поля мимо француза, опускавшего забрало шлема, плотнее прилаживавшего
шлем к шее и сгибавшего руку в локте, как бы приноравливаясь к тяжести копья.
При первом звуке фанфар Ройс низко пригнулся, пришпорил
Зевса и погнал точно на противника. Копье его ударило в щит француза с такой
силой, что щит отлетел в сторону, рыцарь же кувырнулся навзничь с коня,
приземлившись на согнутую правую ногу, не оставив ни в ком ни малейших
сомнений, что нога его сломана. Ройс ускакал в другой конец арены и вновь
неподвижно застыл в ожидании, глядя туда, откуда выезжали рыцари.
Дженни довелось раньше видеть Иена Макферсона на турнире, и
она сочла его великолепным бойцом. Он появился в столь же устрашающем виде, как
Ройс, наряженный в цвета Макферсонов — темно-зеленый с золотом, — на рысью
стелющемся по земле коне.
Наблюдая краешком глаза, Дженни заметила, что Ройс не
отрывает взгляда от Иена Макферсона, и поняла, что он изучает будущего вождя
клана Макферсонов и не собирается недооценивать исходящей от Иена угрозы. Тут
она осознала, что из рыцарей только Ройс и Иен облачены в германские доспехи,
застывшие угловатые формы которых повторяли очертания мужской фигуры.
Собственно говоря, единственным украшением на латах Рейса были небольшие вогнутые
медные пластины размером с кулак, по одной на каждом плече.
Она искоса глянула на лицо Ройса и почти ощутимо
почувствовала неумолимый вызов в прищуренных, пронизывающих противника глазах.
Полностью поглощенная наблюдением, она даже не заметила, что Иен Макферсон,
остановившийся перед ней, приподнявшись в седле, протягивает и склоняет кончик
копья…
— Дженни! — Отец Бекки схватил ее за плечо, заставляя
обратить внимание на Иена. Дженни взглянула и испустила болезненный стон,
онемев от неожиданности, не веря своим глазам, но в этот миг раздалось
преувеличенно радостное восклицание тетушки Элинор.
— Йен Макферсон! — ликующе прокричала она, срывая с себя
вуаль. — Вы всегда были галантнейшим из мужчин! — И, чуть подавшись в сторону,
нацепила свою желтую вуаль на склоненное копье рыцаря.
Когда Иен занял позицию напротив Ройса на другом конце поля,
Дженни сразу отметила, что Ройс слегка изменил положение — легонько наклонился
вперед, угрожающе пригнулся, готовый броситься на врага, осмелившегося искать
милости его жены. Прогремели трубы, рванулись вскачь боевые кони, разгоняясь,
помчались на врага; копья были подняты, нацелены, поблескивая смертоносными
остриями… и как только Ройс изготовился нанести удар, Йен Макферсон испустил
леденящий кровь боевой клич и ударил в ответ. Копье грохнуло в щит, а в
следующий момент Иен вместе со своим великолепным серым конем рухнули на землю
и скрылись в клубах пыли.
Толпа оглушительно завопила, но Ройс не стал наслаждаться
истерическим хором. С холодным презрением к своему достойному, но поверженному
противнику, которому оруженосец помогал подняться на ноги. он развернул Зевса
кругом и галопом ускакал с поля.
Теперь настала очередь турнира, чего Дженни больше всего
боялась, ибо турниры даже дома у них оборачивались почти настоящим сражением
между двумя командами соперников. Единственным, что не позволяло им перерасти в
полномасштабное кровопролитие, были несколько ограничений, но когда герольд
завершил оглашение правил, действительных для нынешнего турнира, страхи ее
десятикратно усилились. Запрещено было, как обычно, выходить на поле с любым
остроконечным оружием. Запрещено было поражать бойца, стоящего спиной или
упавшего с коня. Запрещено было также поражать противника, снявшего шлем в
знак, что берет передышку, но каждому рыцарю дозволялось отдыхать лишь дважды,
если только под ним не падет конь. Выигравшей стороной объявляется та, на счету
которой останется больше не выбитых из седла и не получивших ранений.
И кроме этого, никаких больше правил, никаких канатов или
барьеров, которые позволили бы развести сражающихся после начала битвы. Ничего.
Дженни затаила дыхание, зная, что сейчас будет оглашено еще одно решение, и,
когда это произошло, у нее сжалось сердце.
— Сегодня, — выкрикивал герольд, — принимая во внимание
искусство и славу рыцарей, дозволяется пользоваться палашами, равно как и
копьями при условии, что таковые затуплены.
Две кавалькады, по тысяче рыцарей в каждой, одна во главе с
Рейсом, другая — с Дюмоном, выезжали на ристалище с противоположных сторон в
сопровождении оруженосцев, несущих палаши и копья.
Дженни задрожала всем телом, окинув взглядом рыцарей Дюмона:
там был ее отец, там были Малькольм и Макферсон и члены десятка других кланов,
чьи гербы она узнала. Арена разделилась; англичане встали в одном конце,
французы с шотландцами — в другом. Точно так же, как в жизни, мужчины и на
турнирном поле оказались каждый на своей стороне. «Этого быть не должно, —
протестовало сердце Дженни, — турнир предназначен для завоевания личной славы и
проявления искусства, а не для торжества одного врага над другим! Турнир меж
врагами — а здесь на бой вышли враги — станет кровавой резней!» Она пробовала
утихомирить свои мрачные предчувствия, но без малейших признаков успеха; каждый
нерв ее трепетал, предупреждая, что вот-вот начнется нечто невообразимое.
Фанфары протрубили три предупредительных сигнала, и Дженни
принялась безотчетно молиться. Веревка, временно перегораживающая поле надвое,
натянулась и, когда четвертый сигнал распорол воздух, отдернулась. Двести коней
загрохотали по полю, земля задрожала под ними, взметнулись копья и палаши… И
тут все началось — двадцать родичей Дженни, возглавляемые ее отцом и братом,
вырвались из строя и устремились прямо на Ройса, мстительно размахивая
палашами.
