Дженни подавила крик, когда, подбежав ближе, заметила его
безвольно висящую руку. Она остановилась перед ним и, повинуясь раздавшемуся
из-за боковой линии неистовому реву отца, дернула головой, обратив взгляд на
копье, лежащее под ногами Ройса.
— Возьми его! — гремел отец. — Возьми копье, Дженнифер!
И тут Ройс догадался, зачем она пришла. Она пришла завершить
то, что начали ее родичи; она пришла отомстить на своего брата Уильяма. Не
шелохнувшись, он глядел на нее, видя, как по прекрасному лицу катятся слезы и
как она медленно наклоняется. Но не берет копье, не выхватывает свой кинжал, а
накрывает ладонями его руку и прижимается к ней губами. Одурманенный болью,
охваченный смятением, Ройс наконец осознал, что она опускается перед ним на
колени, и из груди его вырвался стон.
— Милая… — потерянно вымолвил он, сжимая пальцы, пытаясь
поднять ее, — не надо…
На глазах у семи тысяч зрителей Дженнифер Меррик
Уэстморленд, графиня Рокбурн встала на колени перед своим мужем, совершая
публичный акт униженного покаяния, содрогаясь в неистовых рыданиях. Простояв
так достаточно долго, Дженнифер поднялась, сделала шаг назад, подняла к Ройсу
залитое слезами лицо и расправила плечи.
Гордость вспыхнула в израненном Ройсе, ибо стояла она так
величественно и победно, словно король только что возвел ее в рыцарское
достоинство.
Гэвин, которого удерживал на месте Стефан, вцепившись в
плечо, подскочил сразу же, как только тот его выпустил. Ройс обнял оруженосца
одной рукой и, хромая, заковылял с поля.
Уходил он под аккомпанемент почти такого же радостного хора,
какой сопровождал его после победы над Макферсоном и Дюмоном.
Медленно, нерешительно и неохотно Ройс открывал глаза в
своей палатке на турнирном поле, приготовившись к взрыву боли, которая, как ему
хорошо было известно, возвращается вместе с сознанием. Но боли не было.
По доносившемуся снаружи шуму он рассудил, что поединки еще
продолжаются, лениво полюбопытствовал, куда делся Гэвин, и тут вдруг сообразил,
что его кто-то держит за правую руку. Повернув голову, он глянул в ту сторону и
на мгновение подумал, что бредит. Над ним склонялась Дженнифер, окруженная
ослепительно ярким нимбом солнечного света, льющегося через откинутый позади
нее полог палатки. Она улыбалась ему с такой нежностью в прекрасных глазах, что
он содрогнулся. Откуда-то издалека прозвучал мягкий голос:
— Добро пожаловать, мой любимый.
Внезапно он понял, почему видит ее в сияющем ореоле, почему
не чувствует боли, почему она говорит и глядит на него с такой невероятной
нежностью. И проговорил вслух, бесстрастно и твердо:
— Я умер.
Склонившееся над ним видение покачало головой и тихонько
присело рядом. Нагнувшись, ангелоподобная дева откинула с его лба прядь черных
волос и улыбнулась, но длинные ее ресницы слиплись от слез.
— Если б ты умер, пришлось бы, пожалуй, мне выйти на поле и
поразить своего сводного брата, — поддразнила она, и в ее голосе еще слышалось
страдание.
Кончики пальцев, лежавших на лбу, были холодными, и
определенно наяву он ощущал прикосновение ее бедра.
— И как бы ты это сделала? — спросил он.
— Ну, — сказало видение, склоняясь и нежно щекоча его губы
своими мягкими губками, — в прошлый раз я сделала вот как… Подняла забрало… и…
По губам его скользнул язычок, и Ройс задохнулся. Нет, он не
умер. Ангелы, безусловно, так не целуют. Обвив здоровой рукой ее плечи, герцог
притянул ее и только вознамерился поцеловать, как его осенила еще одна мысль, и
он нахмурился.
— Если я жив, почему мне не больно?
— Тетушка Элинор, — прошептала она, — составила специальное
снадобье, и мы заставили тебя его выпить.
Порвалась последняя паутина, опутывавшая его рассудок, и,
блаженно вздохнув, он прижал ее, поцеловал и возликовал всей душой, ибо губы ее
раскрылись и она целовала его в ответ от всего сердца. Когда Ройс наконец
отпустил ее, оба никак не могли отдышаться, страстно желая сказать слова,
достойные быть сказанными в лучшем месте, чем тут, в палатке, содрогающейся от
воплей неистовой толпы. Через минуту Ройс спокойно спросил:
— Я тяжело ранен? Дженни перевела дыхание, закусила губу, и
глаза ее затуманила боль от ран, полученных им по ее вине.
— Неужто дела мои так плохи? — хрипло допытывался он.
— Да, — шепнула она. — У тебя сломаны левая рука и три
пальца. Раны на шее и под ключицей, которые, по словам Стефана и Гэвина, нанес
тебе Малькольм, длинные и глубокие, но уже не кровоточат. Глубокая рана на ноге
просто чудовищна. Ты получил страшный удар по голове, должно быть, когда снял
шлем и наверняка, — мстительно продолжала она, — когда на тебя напал кто-то из
моих мясников-родичей.
Кроме того, ты весь жутко избит. Он удивленно приподнял
бровь:
— Звучит не так уж и плохо.
Дженни заулыбалась при столь героическом заявлении, но он
тихо, многозначительно добавил:
— И что дальше?
Она сразу поняла, о чем он спрашивает, представила, какие
еще физические страдания выпадут на его долю, если он вернется и проведет еще
один поединок, и сравнила с неизмеримым страданием, которое придется стерпеть
его гордости, если он этого не сделает.
— Тебе самому решать, — отвечала она через минуту и, не в
силах сдержать недобрых чувств по отношению к отцу и брату, закончила:
— Но там, на поле чести, где моя семья обесчестила себя
нынче, есть рыцарь по имени Малькольм Меррик, публично бросивший тебе вызов час
назад.
Ройс погладил ее по щеке костяшками согнутых пальцев и
ласково уточнил:
— Можно ли заключить из сего замечания, что, по твоему
убеждению, я и впрямь способен побить его, пристегнув щит к плечу над сломанной
рукой?
Она склонила голову набок:
— А ты что скажешь?
Ленивая улыбка тронула краешки чувственных губ, которые
вымолвили всего два слова;
— Не сомневаюсь.
Стоя возле палатки рядом с Ариком, Дженни смотрела, как Ройс
наклоняется, чтобы взять у Гэвина свое копье. Он взглянул на нее, поколебался
долю секунды — пауза эта почему-то показалась многозначительной, — потом
повернул Зевса, направился было к полю, но тут Дженни сообразила, отчего он
мешкал, и, окликнув, велела ему обождать.
Она влетела в палатку Рейса, схватила ножницы, которыми они
пользовались, нарезая полотно для перевязки ран, вернулась к вороному скакуну,
который уже не мог устоять на месте, роя землю передним копытом, остановилась и
глянула снизу вверх на своего улыбающегося мужа. Потом наклонилась, отхватила
длинный кусок от подола синего шелкового плаща, дотянулась и привязала его к
острию копья Ройса.
