С перевязанной левой рукой и пальцами Ройсу пришлось
какое-то время сражаться с серым кашемировым халатом и потратить несколько
минут, завязывая на талии черный пояс. Он тихонько отворил дверь в покои
Дженни, ожидая найти ее спящей в постели или скорее сидящей в темноте в
попытках пережить все, что с нею сегодня случилось.
Замерев в дверях, он не обнаружил ни того, ни другого. В
рожках на стенах горели высокие свечи, она неподвижно стояла у окна, чуть
вскинув голову, сложив за спиной руки, и смотрела на освещенную факелами
долину. Ройс подумал, что своим тонким профилем, золотисто-рыжими волосами,
рассыпанными по плечам, она напоминает виденную им когда-то прекрасную статую
итальянской мадонны, устремившей взор в небеса. Он глядел на нее и поражался ее
отваге и духу. В один день она отказалась от своей семьи и своей страны, пала
пред ним на колени под взглядами семи тысяч человек, лишилась наследства и
иллюзий — и все же способна смотреть на мир с улыбкою на устах.
Ройс заколебался, не в силах решить, как лучше к ней
подойти. Покончив с поединками на турнире, он пребывал почти в бессознательном
состоянии и до сих пор не имел возможности поговорить с ней. Памятуя все, чем
она для него пожертвовала, простого «спасибо» тут явно недостаточно. Ему пришло
в голову сказать: «Я люблю тебя», — но счел не слишком уместным ни с того ни с
сего выпалить это. И никак не хотел, если б вдруг оказалось, что она вовсе не
думает о своих горьких потерях, чем-нибудь напоминать ей об этом.
Он решил отдаться на волю ее настроения и шагнул вперед,
отбросив на стену у окна тень.
Когда он подошел и встал рядом, она вскинула на него глаза.
— Я не думаю, — проговорила она, стараясь скрыть тревогу, —
что хоть сколько-нибудь преуспею, попросив тебя вернуться в постель…
Ройс оперся о стену здоровым плечом и подавил желание
согласиться, при условии что она вернется в постель вместе с ним.
— Нисколько не преуспеешь, — беспечно подтвердил он. — О чем
ты сейчас думала, глядя в окно? К его удивлению, вопрос этот смутил ее.
— Я… я не думала.
— Так что же ты делала? — спросил он с нарастающим любопытством.
Печальная улыбка коснулась манящих уст, она искоса бросила
на него взгляд, вновь отворачиваясь к окну.
— Я… разговаривала с Богом, — призналась она. — Такая уж у
меня привычка.
— В самом деле? И что ж Бог тебе сказал?
— По-моему, — тихо отвечала она, — Он сказал:
«Не стоит благодарности!»
— За что? — поддразнил Ройс. Устремив на него
многозначительный взгляд, Дженни торжественно заявила:
— За тебя.
Улыбка исчезла с лица Ройса, и он со стоном крепко прижал ее
к груди.
— Дженни, — хрипло проговорил он, зарываясь лицом в пышные
волосы, — Дженни, я люблю тебя.
Она прильнула к нему, слилась с сильным телом, подставила
губы страстному, жадному поцелую, потом обхватила его лицо руками. Чуть
откинувшись в крепких объятиях, глядя в самую глубину глаз синими очами, жена
его Дрожащим голосом возразила:
— Я думаю, мой господин, что люблю тебя больше.
Ройс лежал в темноте рядом с Дженни, свернувшейся в клубочек
под боком, положив голову ему на плечо. Рука его медленно поглаживала ее стан,
он смотрел на огонь, вспоминая, как она выглядела, спеша к нему через ристалище
с развевающимися на ветру волосами.
Как странно, думал Ройс, более сотни раз он возвращался
победителем с настоящих сражений, но пережил величайший момент триумфа на
игрушечном поле битвы, стоя там в одиночестве, выбитый из седла, побежденный.
Нынче утром жизнь его выглядела столь же мрачной, как
смерть. Теперь он обрел радость. Некто или нечто — судьба, удача или бог Дженни
— взглянуло на него сегодня утром и увидело, как он страдает. И вернуло ему
Дженни.
Закрывая глаза, Ройс коснулся поцелуем ее гладкого лба.
«Спасибо», — подумал он.
И всем сердцем мог бы поклясться, что услышал голос, который
сказал: «Не стоит благодарности».
Эпилог
1 ЯНВАРЯ 1499 ГОДА
— До чего непривычно видеть сей зал столь пустым, пошутил
Стефан, оглядывая человек двадцать пять, включая пятнадцать мужчин,
составляющих личную охрану Ройса, только что покончивших с плотным ужином.
— Где ж нынче танцующие медведи, любовь моя? — поддразнил
Ройс, закидывая руку на спинку кресла Дженни и улыбаясь ей. Несмотря на
добродушное подшучивание, Ройс никогда не наслаждался рождественскими
праздниками до такой степени, как в этот раз.
— Я выгляжу так, — рассмеялась она, кладя на живот руку, —
словно одного проглотила.
Не обращая внимания на приближение родов, Дженни
потребовала, чтобы Клеймор и все его обитатели праздновали две недели от
сочельника до Крещения на традиционный манер, что означало держать дом
открытым. В результате прошедшие восемь дней состояли из непрерывных
увеселений, и любого путника, прибывавшего к воротам Клеймора, немедленно
приглашали присоединиться к семейству. Минувшим вечером замок стал сценой
необычайного празднества, устроенного специально на радость слугам Ройса, его
вилланам, равно как и всем деревенским жителям. Играла музыка, звучали
рождественские гимны, исполненные нанятыми менестрелями, было разыграно
представление с медведями, жонглерами, акробатами и даже рождественский
спектакль.
Дженни наполнила жизнь Ройса весельем и любовью и теперь
готовилась с часу на час подарить ему первенца. Радость Ройса была столь
безграничной, что даже выходки Гэвина не досаждали ему нынче. Согласно
распоряжению Дженни праздновать с соблюдением всех традиций, Гэвину была
отведена роль «короля дураков», и, стало быть, в течение трех дней он
председательствовал за главным столом, откуда, пользуясь своим положением, мог
передразнивать своего господина, отдавать немыслимые приказания и вообще делать
и говорить такое, за что Ройс в другое время без колебаний выставил бы его из
Клеймора.
В настоящий момент Гэвин развалился в кресле Ройса в центре
стола, закинув руку на спинку кресла тетушки Элинор, комически подражая
сидевшему рядом с Дженнифер Ройсу.
— Ваша светлость, — изрек он, имитируя отрывистый тон Ройса,
к которому тот прибегал, когда ожидал моментального повиновения, — мы,
собравшиеся за столом, жаждем получить ответ на загадку.
Ройс недоуменно вздернул бровь и покорно стал ждать вопроса.
— Это правда или выдумка, — требовательно поинтересовался Гэвин,
— будто бы вас прозвали Волком за то, что вы убили сего зверя в восьмилетнем
возрасте и отужинали его глазами?
