— Не смейте! — и всей тяжестью рухнула на пол. Он зажал ее
ноги между своими лодыжками и замахнулся.
— Вот это, — начал он, звонко шлепая ее по мягкому месту, —
за моего коня…
Дженни подсчитывала болезненные удары, прикусив губу до
крови, силясь сдержать слезы, а рука его взлетала и падала, причиняя
нескончаемые страдания снова, снова и снова.
— Вот это за вред, который ты нанесла… за дурацкий побег… за
изрезанные одеяла…
Намереваясь тупить ее, пока не заплачет и не взмолится о
пощаде, Ройс шлепал и шлепал; наконец у него заныла рука, но и тогда она все
равно лихорадочно вырывалась, пытаясь извернуться, и не издала ни единого
звука.
Ройс вновь занес руку и заколебался. Ягодицы ее напряглись,
ожидая удара, тело сжалось, но она не кричала. Недовольный собой и лишенный
удовольствия слышать плач и просьбы о милости, он сбросил ее с колена и встал,
глядя на нее сверху вниз и тяжело дыша.
Даже сейчас непреклонная, неумолимая гордыня не позволила ей
лежать распростертою у его ног. Опершись руками о землю, она медленно поднялась
на нетвердых ногах и предстала пред ним, придерживая рейтузы на поясе. Голова
ее была опущена, он не видел лица, но под его взглядом она передернулась и
попыталась расправить вздрагивающие плечи. Она выглядела такой маленькой и беззащитной,
что Ройс почувствовал укол совести.
— Дженнифер… — резко сказал он.
Она вскинула голову, и Ройс застыл в немом изумлении и
невольном восхищении открывшейся его взору поразительной картиной. Она стояла
как дикая, обезумевшая цыганка — рассыпавшиеся волосы окутывали ее золотым
пламенем, огромные синие глаза горели от ненависти и невыплаканных слез — и
медленно поднимала руку… руку, сжимающую кинжал, который, видно, сумела
вытащить из его сапога во время порки.
И в тот невероятный момент, когда она высоко занесла его
собственное смертоносное оружие, Ройс Уэстморленд подумал, что это самое
великолепное создание, какое он когда-либо видывал, неистовый, прекрасный,
яростный ангел возмездия; грудь ее вздымалась и опадала в гневном, отважном
противостоянии врагу, возвышающемуся над ней, словно башня. Ройс понял: он
причинил ей боль, унизил ее, но не сломил неукротимый дух — и внезапно утратил
уверенность, что хочет его сломить. Мягко и просительно он протянул руку:
— Отдайте мне кинжал, Дженнифер.
Она подняла нож еще выше, целясь, как понял Ройс, прямо в
сердце.
— Я больше не причиню вам зла, — спокойно продолжал он, а
юный Гэвин украдкой подбирался к ней сзади, готовясь защищать жизнь хозяина. —
Равно как, — многозначительно, словно отдавая приказ Гэвину, добавил Ройс, — не
сделает этого и мой ревностный оруженосец, что в данный момент стоит позади
вас. готовый — стоит вам только замахнуться — перерезать вам горло.
В гневе Дженни забыла, что в палатке оруженосец, что этот
мальчишка был свидетелем ее позора. Мысль эта обрушилась на нее подобно лаве,
извергающейся из вулкана.
— Отдайте кинжал, — повторил Ройс, вновь протягивая руку в
уверенности, что теперь она ни за что не отступится. И он не ошибся. Кинжал,
нацеленный в самое сердце, молнией сверкнул в воздухе. Только быстрая реакция
позволила ему перехватить руку, выпростать клинок из смертельной хватки, и даже
тогда, когда он рванул ее к себе, крепко обхватив тело, яркая красная кровь уже
сочилась из царапины, которую она умудрилась нанести ему на щеке возле уха.
— Вот кровожадная маленькая ведьма! — взбешенно прошипел он,
и все прежнее восхищение ее отвагою испарилось в тот миг, как только он ощутил
на лице кровь. — Если бы ты была мужчиной, я убил бы тебя за такое!
Гэвин поглядел на рану хозяина с гневом, превосходившим гнев
самого Ройса, перевел взгляд на Дженни, и в глазах юноши сверкнула жажда мести.
— Я кликну стражу, — вызвался он, бросив на нее последний
ненавидящий взгляд.
— Не будь дураком! — бросил Ройс. — Хочешь, чтоб по лагерю
разнеслась молва, что меня ранила монашка? Ведь это страх перед легендою обо
мне поражает наших врагов, прежде чем они поднимут против меня оружие!
— Прошу прощения, милорд, — проговорил Гэвин. — Но как вы
запретите ей разболтать об этом сразу же после того, как отпустите?
— Отпустите? — переспросила Дженни, оправляясь от
полуобморока, вызванного видом пущенной ею крови. — Вы собираетесь нас отпустить?
— В свое время, если я прежде тебя не убью, — рыкнул Волк,
отшвыривая ее прочь с такой силой, что она рухнула на четвереньки на груду шкур
в углу палатки. Он снова взял графин с вином, не спуская с нее грозного
взгляда, сделал долгий глоток, потом взглянул на огромную иглу на столе рядом с
нитками и приказал оруженосцу:
— Поищи иголку поменьше.
Дженни сидела, потрясенная его словами и поступками. Теперь,
когда она вновь обрела способность рассуждать, ей с трудом верилось, что он не
прикончил ее на месте за попытку убить его. Где-то в темных глубинах сознания
она уже пришла к заключению, что Волк совсем не так страшен, как рисует его
легенда, — будь он таковым хотя бы наполовину, Дженни уже подвергли бы пыткам и
допросам. Вместо этого он явно намеревается отпустить их с Бренной.
К тому моменту, как Гэвин вернулся с иголкой поменьше,
Дженни испытывала почти сострадание к человеку, которого несколько минут назад
собиралась убить. Она не могла простить и не простила ему физического насилия,
но считала, что они честно сквитались теперь, когда она тоже ранила и тело его
и гордость. Наблюдая, как он пьет из графина, она решила, что умнее и лучше
всего отныне не вынуждать его изменить решение вернуть их в аббатство.
— Я должен сбрить вашу бороду, сир, — заявил Гэвин, — иначе
не смогу осмотреть и зашить рану.
— Ну так сбрей, — буркнул Ройс. — Ты не очень-то ловок с
иголкой, даже когда видишь, что делаешь. У меня полным-полно шрамов в
подтверждение этого.
— Очень жаль, что она поразила вас именно в лицо, —
посетовал Гэвин, и Дженни на миг попрощалась с жизнью. — Оно и так сплошь в
шрамах, — добавил оруженосец, принеся острый нож и чашку с водой для бритья.
Юноша, трудясь над своим хозяином, загораживал Волка от
Дженни; минуты текли медленно, и она обнаружила, что легонько клонится то в
одну сторону, то в другую, раздираемая любопытством и желанием взглянуть, что
за жуткая физиономия скрывается под пышной черной бородой. У него непременно
окажется слабый подбородок, решила она, пытаясь заглянуть за спину оруженосца и
кренясь вправо так сильно, что чуть не потеряла равновесие.
Ройс не забывал о ее присутствии и не доверял ей теперь,
когда она продемонстрировала, что ей достанет храбрости на попытку лишить его
жизни. Следя краешком глаза, он заметил, как она вертится в разные стороны, и
насмешливо велел оруженосцу:
