Уловка сработала великолепно, В тот вечер Ройс, Стефан, Арик
и Черный Страж собрались для обсуждения намеченного на завтра плана свернуть
лагерь и выступить в тридцатимильный марш на северо-восток, к замку Хардин, где
армия сможет отдохнуть в ожидании свежего подкрепления из Лондона. Во время
обсуждения и последовавшего за ним обеда обращение Рейса Уэстморленда с Дженни
стало галантным. И когда все покинули палатку, он обернулся к ней и спокойно
сказал:
— Отныне не будет никаких ограничений на ваши свидания с
сестрой.
Дженни, опускаясь на кучу шкур, уловила в его интонациях
непривычную вежливость и, взглянув на гордое аристократическое лицо, почувствовала
весьма ощутимую неловкость, словно он, перестав считать ее своим врагом, просит
ответить ему тем же, а она не знает, как к этому относиться.
Она смотрела в бездонные серебряные глаза, и некий инстинкт
предупреждал ее, что, предложив мир, он станет опасней врага, но Дженни
отвергла предостережение как не имеющее смысла. Конечно же, она извлечет только
пользу из этой показной дружбы, и, если честно, ей даже понравилась та веселая
болтовня, которую она с ним вела, зашивая рану.
Раскрыв было рот для благодарности, она вдруг замерла. Это
смахивало на предательство — благодарить захватчика за снисходительность,
прикидываться, что все забыто и они стали… м-м-м… друзьями. Кроме того,
несмотря на облегчение при мысли, что она явно заставила его доверять ей,
Дженни стыдилась хитрости и обмана, к которым прибегла для осуществления
задуманного. Даже маленькой девочкой она была честной и прямодушной, из-за чего
частенько попадала в немилость к отцу. Прямодушие и честность привели ее к
ссылке в аббатство. Здесь она вынуждена пускаться на хитрости, и все же,
несмотря на вознаграждение своих усилий и благородство целей, немного
стесняется того, что делает. Гордость, честность, отчаяние боролись в ее душе,
а совесть страдала.
Она попыталась представить, как поступила бы матушка Амброз
в такой ситуации, но просто не смогла вообразить, чтобы кто-то осмелился
похищать достойную аббатису, не говоря уж об остальном, что довелось претерпеть
Дженни с тех пор, как она здесь оказалась.
В одном, впрочем, Дженни была совершенно уверена — мать
Амброз со всеми вела себя благородно, как бы ни складывались обстоятельства.
Граф оказал Дженни доверие, даже нечто сродни дружбе; она
видела это в потеплевшем взгляде, слышала в ласковом низком баритоне. Она не
может, не смеет его обманывать.
Будущее родного клана зависело от того, сумеет ли она бежать
или хотя бы обеспечить условия для своего быстрого освобождения, ибо они обязательно
попытаются освободить их, прежде чем сдаться. Поэтому ей так необходима
максимальная свобода передвижения в лагере. Стыдно или не стыдно, она не сумеет
сохранить порядочность, посмеявшись над его доверием. И должна отплатить ему
мало-мальски честной и искренней дружбой.
Придя к такому решению, Дженни после продолжительного
молчания взглянула на графа, вздернула подбородок и непреднамеренно холодным
кивком согласилась на перемирие.
Более забавляясь, чем сердясь на то, что он по ошибке счел
царственным согласие принять его милость, Ройс скрестил на груди руки и присел
на краешек стола, поведя бровью в задумчивом любопытстве.
— Скажите, Дженнифер, — заговорил он, когда она уселась на
шкурах, подобрав под себя стройные ноги, — когда вы принимали послушание, вас
не предупреждали о необходимости избегать семи грехов?
— Да, разумеется.
— В том числе и гордыни? — мурлыкнул он, отвлекаясь из-за
того, что пламя свечи заиграло в золотых нитях рассыпавшихся по ее плечам
волос.
— А я вовсе не горделивая, — возразила она с чарующей
улыбкой, прекрасно понимая, что он намекает на ее неохотное и не слишком
любезное согласие принять его предложение. — Я, может быть, своевольная. И
упрямая. И безрассудная. Но, по-моему, совсем не горделивая.
— Слухи и собственный опыт общения с вами заставляют меня
думать иначе.
Кислый тон рассмешил Дженни, и Ройс ощутил, что его
захватывает заразительное веселье и прелесть ее смеха. Он никогда раньше не
слышал такой мелодичности, никогда не видел, как смех сверкает в ее чудесных
глазах. Сидя на куче мохнатых шкур, хохоча над ним, Дженнифер Меррик являла
собою незабываемое зрелище; Он понимал это столь же ясно, как и знал, что, если
подойдет и сядет рядом, наверняка встретит непреодолимое сопротивление. Он
колебался, глядя на нее, мысленно перечисляя все доводы, почему ему лучше
оставаться на месте, а потом, тщательно скрывая свои намерения, совершил прямо
противоположное.
Протянув руку, прихватил со стола, на котором сидел, две
кружки и графин с вином и понес все это к Дженнифер. Налил в кружки вино,
предложил одну ей.
— Вам известно, что вас называют «гордячкою Дженнифер»? —
спросил он, ухмыляясь в ее колдовское лицо.
Не ведая, что в сей миг она ступает на опасную и
неизведанную стезю, Дженни передернула плечиками, весело играя глазами.
— Это всего лишь сплетни, как я полагаю, результат одного
моего свидания с лордом Болдером. Вас, например, прозвали «бичом Шотландии»я
болтают, будто вы режете младенцев и пьете их кровь.
— В самом деле? — преувеличенно содрогнувшись, переспросил
Ройс, усаживаясь рядом с ней, и полушутя добавил; — Тогда нечего удивляться,
что я — персона нон грата в лучших домах Англии.
— Правда? — с любопытством проговорила она, борясь с
неожиданным и нелепым приливом сочувствия. Он враг Шотландии, но сражается за
Англию, и в высшей степени несправедливо, если свой же народ отвергает его.
Поднеся к губам кружку, Дженни сделала несколько глотков,
чтобы привести нервы в порядок, потом опустила тяжелый сосуд, разглядывая Ройса
в мерцающем свете высоких свечей. Юный Гэвин сидел в противоположном углу
палатки, с виду погруженный в нескончаемую работу по полировке доспехов своего
господина с помощью уксуса и песка.
Поистине, решила она, английское дворянство весьма странное,
ибо в Шотландии сидящий с ней рядом мужчина считался бы необычайным
героем-красавцем и с распростертыми объятиями был бы принят в любом замке, где
есть дочка на выданье! В самом деле, есть в нем какая-то мрачная
притягательность — твердые, резкие очертания скул и подбородка выражают
непоколебимую решимость и непререкаемую властность, но все вместе взятое являет
смелое, мужественное и привлекательное лицо. Возраст его угадать невозможно;
жизнь под ветром и солнцем прочертила морщинки в уголках глаз и заложила
складки у рта. Она считала, что он должен быть гораздо старше, чем кажется, ибо
не припоминала поры, когда не слышала бы легенд о подвигах Волка. Ей вдруг
пришла в голову загадочная мысль: почему он, проведя жизнь в захватнических
сражениях, не позаботился ни жениться, ни завести наследников, которым,
безусловно, достались бы все добытые им богатства?
