— В вашем королевстве грез было место опасностям и болезням?
— с удивлением перебил Ройс.
— Ну конечно! — подтвердила Дженни с кривой, невеселой
усмешкой. — Должно было быть и то, и другое, чтобы я могла примчаться на помощь
и немедленно всех спасти. Для того я и выдумала королевство.
— Вам хочется стать героиней своего народа, — заключил Ройс,
улыбаясь над этим желанием, которое ему было нетрудно понять.
Она покачала головой, и острая тоска в ее тихом голосе
погасила его улыбку.
— Нет. Мне только хотелось, чтобы меня любили те, кого я
люблю, чтобы уважали те, кто меня знает, и чтобы я была им нужна.
— Это все, что вам требуется? Она качнула прелестной
головкой.
— И тогда я устроила королевство грез, где могла совершать
великие и отважные деяния.
На ближайшем к замку холме луч на мгновение блеснувшей из-за
туч луны высветил мужскую фигуру. В любой другой момент это краткое видение
заставило бы Ройса послать солдат на розыски. Однако сейчас, когда он был
утомлен любовью и знал, что еще предстоит испытать ему с пленительной, стоящей
рядом красавицей, разум его не откликнулся. Ночь, наполненная теплом, дарила
редкостную возможность уединения, была слишком мягкой и нежное, чтобы омрачать
ее подозрениями.
Ройс нахмурился, раздумывая над загадочными намеками Дженни.
Шотландцы, даже жители южных равнин, которые строже придерживались феодальных
законов, чем клановых, обладали необычайной родственной привязанностью. Как бы
в клане ни называли отца Дженни — графом или просто Мерриком, он со всем своим
семейством все равно пользовался полнейшей преданностью и обожанием. Родичам
следовало уважать Дженни, она должна была быть им нужна и, безусловно, любима
теми, кого любила, так что в общем-то и не требовалось никакого королевства
грез.
— Вы отважная и красивая девушка, — сказал он наконец, — и
по праву носите титул графини. Члены вашего клана, несомненно, относятся к вам
именно так, как вам хочется, а может быть, даже лучше.
Она отвела глаза и, кажется, вновь загляделась в
пространство.
— По правде сказать, — отвечала она намеренно лишенным
всякого выражения голосом, — они думают, что меня вроде бы колдовским образом
подменили.
— Что им внушило такую дурацкую мысль? — ошарашено спросил
он.
К его изумлению, она решительно встала на их защиту:
— А что прикажете им думать после рассказов сводного брата о
моих поступках?
— О каких поступках?
Она передернулась, снова обхватила себя руками и стала такой
же, какой он впервые увидел ее на балконе.
— Не могу я об этом рассказывать, — шепнула она. Ройс глядел
на нее, молча настаивая на объяснениях, и Дженни, испустив прерывистый вздох,
неохотно призналась:
— О многих, но самое главное — история с утонувшей Ребеккой.
Мы с Бекки были кузины и лучшие подруги. И было нам обеим по тринадцать лет, —
добавила она с грустной улыбкой. — Ее отец — Гаррик Кармайкл — был вдовцом, а
она — его единственным ребенком. Он любил ее до безумия, как и все мы.
Понимаете, она была такой милой и невероятно красивой, даже красивее Бренны,
что ее нельзя было не любить. Только из-за слепой отцовской любви ей ничего не
дозволялось, дабы она себе как-нибудь не повредила. Ей не разрешалось даже
близко подходить к реке: отец боялся, как бы она не утонула. И Бекки решила
научиться плавать, доказать ему, что ей ничего не грозит, и мы каждое утро
пораньше убегали на реку, и я ее учила.
За день до того, как она утонула, мы ходили на ярмарку и
поссорились, когда я сказала, будто один из жонглеров глазел на нее
неподобающим образом. Мои сводные братья — Александр и Малькольм — услышали, и
Александр обвинил меня в ревности, дескать, мне самой приглянулся жонглер, что
было крайне глупо. Бекки жутко разозлилась, то есть я хочу сказать,
расстроилась, и при расставании велела мне не приходить утром к реке, мол, она
во мне более не нуждается. Я знала, что она на самом деле совсем не хотела
этого говорить и еще не умела как следует плавать, и, разумеется, назавтра
отправилась на реку.
Голос Дженни понизился до шепота:
— Когда я пришла, она все еще сердилась и прокричала, что
хочет остаться одна. Я решила уйти и дошла уже до вершины холма, как вдруг
услышала плеск и крик, призывавший меня на помощь. Я повернулась, бросилась
вниз, но не могла ее разглядеть. Я была на полпути, и ей удалось высунуть из
воды голову, я видела на поверхности ее волосы. Потом услышала визг, она
выкрикивала мое имя, звала на помощь… — Дженни задрожала, бессознательно
растирая руки, — …но поток уже тащил ее прочь. Я нырнула, пыталась ее найти,
ныряла еще, и еще, и еще, — убито шептала она, — но… не смогла отыскать. На
следующий день Бекки нашли за несколько миль, ее выбросило на отмель.
Ройс поднял было руку, потом опустил, понимая, что она изо
всех сил старается сдерживаться и не примет утешительного жеста, который сломает
ее.
— Это был несчастный случай, — мягко проговорил он. Она
испустила длинный ровный вздох:
— По мнению Александра, нет. Он, наверно, был где-то
поблизости, потому что рассказывал всем и каждому, что слышал, как Бекки звала
меня по имени, и это правда. Но еще он говорил, что мы поссорились и что будто
бы я столкнула ее в воду.
— Как же он объяснил, что на вас была мокрая одежда? —
коротко спросил Ройс.
— Он сказал, — отвечала Дженни со вздохом, — что я толкнула
ее, постояла, а уж потом принялась спасать. Александру, — добавила она, — уже
сообщили, что он, а не я будет наследовать отцу и носить титул лэрда. Только
ему этого показалось мало — он хотел опозорить меня и добиться изгнания. После
этого случая он без особого труда достиг цели.
— Каким образом?
Ее хрупкие плечи слегка передернулись.
— Еще несколько злобных выдумок и вывернутой наизнанку
правды — дом арендатора был внезапно охвачен огнем в ночь после того, как я
поспорила по поводу веса мешка с зерном, доставленного им в замок. Ну и другие
подобные вещи.
Она медленно подняла синие, блестящие от слез глаза, к
изумлению Ройса, попыталась улыбнуться и спросила:
— Видите мои волосы?
Ройс взглянул на золотисто-рыжие локоны, которыми любовался
не одну неделю, и кивнул.
Дженни сдавленным голосом продолжала:
— Они всегда были жуткого цвета. А теперь стали такие же,
как у Бекки… Бекки знала… как я… восхищаюсь ее волосами, — судорожно шептала она,
— и… и мне хочется думать, что она мне их подарила. Дала понять, что она знает…
как я пыталась ее спасти.
