— Мать Амброз рассердится, если мы не вернемся до сумерек, а
они уже скоро настанут, — с тревогой проговорила Бренна.
Между девушками всегда было так — Дженни нарушала правила, а
Бренна ужасно боялась отступить хоть от единого. Бренна была милой, сговорчивой
и прекрасной — с белокурыми волосами, ореховыми глазами и чудесным нравом, что
делало ее в глазах Дженни олицетворением лучших женских качеств. Она была столь
же смиренной и робкой, сколь Дженни — отважной и безрассудной. Без Дженни она
не пережила бы ни одного приключения, даже нагоняя не получила бы. А Дженни без
Бренны, о которой надо было заботиться и которую надо было защищать, пережила
бы значительно больше приключений и получила бы значительно больше нагоняев.
Посему обе девушки были целиком и полностью преданы друг другу и старались
всеми силами оберегать друг друга от неизбежных последствий своих недостатков.
Бренна поколебалась, а потом добровольно вызвалась слегка
дрожащим голоском:
— Я останусь с тобой. Одна ты потеряешь счет времени, и тебя
наверняка утащит… медведь в потемках.
В тот момент перспектива погибнуть в лапах медведя
представилась Дженни скорей привлекательной, ибо вся ее будущая жизнь казалась
погруженной во мрак. Несмотря на желание и необходимость побыть на просторе и
попытаться привести мысли в порядок, Дженни отрицательно покачала головой,
зная, что, если они останутся, Бренну поглотит страх при мысли о возвращении на
глаза аббатисы.
— Нет, идем назад.
Не обращая внимания на решение Дженни, Бренна схватила ее за
руку, повернула налево, к склону холма, и впервые пошла вперед, а Дженни
последовала за ней.
В рощице у дороги тихонько шелохнулись две тени, двигаясь
рядом с поднимающимися на холм девушками.
К тому моменту, как они преодолели половину крутого склона,
Дженни уже надоело себя жалеть, и она прилагала поистине геркулесовы усилия,
чтобы поднять свой упавший дух.
— Если подумать как следует, — медленно заговорила она,
бросая взгляд на Бренну, — мне и в самом деле выпал шанс совершить великий и
благородный поступок — выйти замуж за Макферсона ради спасения своего народа.
— Ты прямо как Жанна д'Арк, — с готовностью согласилась
Бренна.
— Если не считать, что для этого я выхожу замуж за Эдрика
Макферсона.
— И соглашаешься на худшую, чем у нее, участь, — ободряюще
заключила Бренна.
Глаза Дженни заискрились от смеха при столь удручающем
замечании, с восторгом высказанном ее рассудительной сестричкой.
Вдохновленная вернувшейся к Дженни способностью смеяться,
Бренна принялась обдумывать, что еще может ее развеселить. Когда они приближались
к вершине холма, отделенной от них густым леском, она вдруг спросила:
— Что хотел сказать батюшка, упомянув, что ты стала очень
похожей на свою мать?
— Не знаю… — начала было Дженни, но ее отвлекло внезапное
смутное ощущение, что в сгущающейся тьме за ними кто-то следит. Сделав
несколько шагов в сторону, она устремила взгляд вниз к роднику и увидела, что
деревенские жители разошлись по своим теплым домам. Поплотнее закутавшись в
плащ, поежилась на пронзительном ветру и без особого воодушевления продолжала:
— Мать аббатиса говорит, что вид у меня немножечко
вызывающий и что, покинув аббатство, мне придется остерегаться мужчин.
— И что это все означает?
Дженни беззаботно пожала плечами:
— Не знаю.
Повернувшись и снова шагая вперед, Дженни вспомнила, что все
еще держит в руках плат и накидку, и стала повязывать плат.
— А, на твой взгляд, как я выгляжу? — спросила она, с
любопытством оглядываясь на Бренну. — Я два года не видела своего лица, только когда
ловила в воде отражение. Я сильно переменилась?
— О да, — рассмеялась Бренна. — Теперь даже Александр не
назвал бы тебя костлявой или дурнушкой и не сказал бы, что ты рыжая.
— Бренна! — перебила ее Дженни, пораженная собственным
равнодушием. — Ты очень горюешь о гибели Александра? Он был твоим братом, и…
— Не говори больше об этом, — дрожащим голосом взмолилась
Бренна. — Я заплакала, когда батюшка мне сообщил, но слезы быстро высохли, и я
чувствую себя виноватой, потому что любила его не так, как должна была любить.
Он был таким… злобным. Грешно плохо говорить о мертвых, но я до сих пор нахожу
мало хорошего, что могла бы о нем сказать. — Голосок ее прервался, она
запахнула плащ под сырым ветром, посылая Дженни во взгляде немую мольбу сменить
тему.
— Ну тогда расскажи мне, как я выгляжу, — быстро нашлась
Дженни, на мгновение крепко сжав сестру в объятиях.
Они остановились; путь им преграждала густая чаща,
покрывавшая последний участок склона. Медленная задумчивая улыбка расплывалась
на прекрасном лице Бренны, исследующей взглядом светло-карих глаз выразительное
лицо Дженни, на котором царили огромные очи, чистые, как темно-голубой
хрусталь, под изящно изогнутыми золотисто-коричневыми бровями.
— Ну ты… ты довольно хорошенькая!
— Отлично, но ты не замечаешь во мне ничего необычного? —
допрашивала Дженни, думая о речах, матушки Амброз, повязывая плат и прикалывая
поверх него короткую шерстяную накидку. — Чего-нибудь, что заставило бы мужчин
вести себя странно?
— Нет, — заявила Бренна, глядевшая на Дженни глазами юной
невинной девушки, — ничего.
Мужчина ответил бы совсем иначе, ибо, хотя Дженнифер Меррик
и не была хорошенькой в общепринятом значении слова, наружность ее одновременно
поражала и манила. У нее был большой рот, призывающий к поцелуям, глаза как
прозрачные сапфиры, ошеломляющие и влекущие, волосы, сияющие, как
золотисто-рыжий атлас, и стройное чувственное тело, словно созданное для ласк.
— Глаза у тебя синие, — пришла на помощь Бренна, описывая
ее, и Дженни фыркнула.
— Они были синими и два года назад, — заметила она.
Бренна попыталась было ответить, но готовые вылететь слова
превратились в визг, оборванный мужскою рукой, зажавшей ей рот, и кто-то
поволок ее под густой покров леса.
Дженни пригнулась, инстинктивно ожидая нападения сзади, но
слишком поздно. Ее сбили с ног и утащили в лес.
Похититель перебросил Бренну через седло, словно мешок с
мукой; безвольно повисшие руки и ноги свидетельствовали, что она в обмороке. Но
скрутить Дженни было не так-то легко. Когда безликий похититель взвалил ее на
своего коня, она отпрянула в сторону, высвободилась, скатилась, упала в листья
и грязь, поднялась на четвереньки под лошадиными копытами и вскочила на ноги.
Он снова схватил ее, и Дженни, извиваясь в объятиях, вонзила ногти ему в лицо.
