— Куда подевались все ваши люди, те, что скакали с нами к
монастырю?
Обождала какого-нибудь ответа, но Ройс хранил холодное
молчание. Потеряв в результате жестокосердного отказа даже поговорить с ней и
рассудок, и осторожность, Дженни метнула в него бунтарский взгляд:
— Вопрос слишком труден для вас, ваша светлость? Насмешливые
слова ударились о ледяную защитную стену, которую Ройс тщательно возвел вокруг
себя, борясь с искушением, которое возникало на протяжении бесконечных трех
дней пребывания в опасной близости с ее тесно прижатым к нему телом. Смерив ее
тяжелым прищуренным взглядом, он прикинул, велик ли риск вступать в какую-либо
беседу, и решил не вступать.
Выяснив, что его нельзя даже разозлить до такой степени,
чтобы он с ней заговорил, Дженни вдруг обнаружила редкостную возможность
позабавиться на его счет. С детской радостью и хорошо скрытой враждебностью она
моментально погрузилась в издевательские рассуждения без его участия.
— Да, как я погляжу, расспросы о ваших людях озадачили вас,
ваша светлость, — начала она. — Прекрасно, давайте-ка я попробую упростить.
Ройс сообразил, что она сознательно издевается, но на миг
вспыхнувшее раздражение быстро уступило место невольной заинтересованности в
дальнейшем, покуда Дженни бесстрашно и мило продолжала свой монолог.
— Для меня очевидно, — заметила она, посылая ему из-под
длинных, загнутых ресниц притворно сочувственный взгляд, — что отнюдь не по
слабоумию вы так тупо уставились на меня, когда я поинтересовалась вашими
людьми; скорее всего вас подводит память! Увы, — вздохнула она, тут же
прикидываясь преисполненной искренней скорби, — боюсь, престарелый возраст
начинает сказываться на вашем рассудке. Но не бойтесь, — уверенно пообещала
она, подбадривая его взглядом через плечо, — я постараюсь спрашивать очень и
очень просто и попытаюсь помочь вам припомнить, куда вы подевали своих
пропавших товарищей. Итак, когда мы подъехали к монастырю… Помните монастырь или
нет? — допытывалась она, оглядывая его, и принялась помогать:
— Монастырь! Ну знаете, большой каменный дом, где мы впервые
встретили брата Грегори?
Ройс ничего не ответил, посмотрев на глядящего прямо перед
собой, бесчувственного ко всему Арика, потом на монаха, чьи плечи начали
подозрительно подергиваться, а Дженни сокрушенно продолжила:
— Ах, бедный, бедный! Вы позабыли, кто такой брат Грегори,
правда? — Живо сверкнув глазами, она подняла руку, ткнула в монаха длинным,
сужающимся к кончику пальцем и объявила с энтузиазмом:
— Вот он! Вон тот человек рядом — брат Грегори! Видите? Ну
конечно же, видите! — отвечала она, нарочно обращаясь с ним как с
недоумком-ребенком. — А теперь соберитесь с силами, подумайте крепко-крепко,
ибо следующий вопрос будет сложней: вспоминаете вы людей, которые были с вами,
когда мы приехали в монастырь, в котором был брат Грегори? — И добавила, горя
желанием пособить:
— Их было человек сорок. Сорок, — с необычайною
обходительностью подчеркнула она, к недоверчивому изумлению Ройса, растопырила
у него перед глазами пять маленьких пальчиков и стала любезно объяснять:
— Сорок — это вот столько…
Ройс оторвал взгляд от пальчиков, подавляя смех.
— И еще столько, — отважно продолжала она, поднимая другую
руку, — и еще, — повторила она трижды, каждый раз демонстрируя десять пальцев.
— Ну, — торжествующе заключила Дженни, — теперь вспомнили, где вы их потеряли?
Молчание.
— А куда направили?
Молчание.
— О Господи, дела ваши обстоят хуже, чем я думала, —
вздохнула она. — Напрочь забыли, да? Ну и ладно, — сказала она, разочарованно
отворачиваясь от Ройса, по-прежнему замкнутого в молчании, и недолгое
удовольствие от поддразнивания улетучилось, сменившись вспышкой гнева. — Можете
особо не беспокоиться! Я уверена, найдете других, кто будет вам помогать
похищать из аббатств невинных, резать детей и…
Ройс вдруг напрягся, прижал ее к груди, от его теплого,
коснувшегося ушка Дженни дыхания по спине у нее забегали нежелательные мурашки,
а он склонил голову и тихо проговорил:
— Дженнифер, бездумной своей болтовней вы просто испытывали
мое терпение, но выражением неприязни портите мне настроение, а это ошибка.
Конь под седоками немедленно отозвался на чуть ослабевший
нажим хозяйских коленей и сразу замедлил шаг, пропуская других лошадей вперед.
Впрочем, Дженни ничего не заметила, испытав при звуке
человеческого голоса противоречивые чувства пьянящего облегчения и бешенства,
вызванного столь долгим с его стороны отказом ей даже в этом, и не смогла
сдержать злости.
— Святители небесные»я никак не желала бы рассердить вашу
светлость! — воскликнула она с нарочито преувеличенной тревогой. — Осмелься я
на такое, меня ожидала б ужасная судьба в ваших руках. Дайте подумать, что б вы
такого страшного могли со мной сотворить? А, знаю! Погубить мою репутацию! Нет,
— продолжала она, как бы хорошенько подумав, — вы не можете этого сделать,
поскольку успели непоправимо сгубить ее, принудив меня остаться с вами в
Хардине без сестры. Догадалась! — вдохновенно выпалила она. — Заставите лечь с
вами в постель! А потом устроите так, чтоб все жители двух стран знали, что я
разделила с вами ложе! Но нет, все это вы уже проделали…
Каждое произносимое ею язвительное слово терзало совесть
Ройса, и он чувствовал себя тем самым варваром, которым его частенько называли,
а она продолжала его добивать:
— Поняла наконец! Раз все это уже свершилось, остается
проделать только одно.
Не в силах сдержаться, Ройс спросил с притворной
небрежностью:
— Что именно?
— Вы можете жениться на мне! — вскричала она с фальшивой
победной радостью, однако тирада, начавшаяся с направленных на него
оскорблений, теперь выглядела горькой шуткой над самой Дженни, и голос ее
задрожал от страдания и боли, хоть она доблестно пыталась продолжить в том же
веселом и ироническом тоне:
— Вы можете жениться на мне, увезя при этом из родного дома,
из родной страны, и приговорить к жизни в ваших руках, полной публичного
унижения и насмешек. Да, вот именно! Именно это я заслужила, не правда ль,
милорд, за совершение немыслимого преступления, пустившись гулять на холме близ
аббатства и оказавшись на пути вашего мародера-брата! — И добавила с притворным
самоуничижением:
— Что ж, учитывая чрезвычайность проступка, утопить и
четвертовать меня было бы слишком милостиво. Это преждевременно положило б
конец моему позору и несчастью. Это…
Дженни задохнулась, когда рука Ройса вдруг обвилась вокруг
талии, мягким ласковым жестом легла на грудь, поразив ее и лишив дара речи. Она
не успела опомниться, как он приложился щекою к ее виску и сказал прямо в ухо
хриплым, до странности нежным шепотом:
