— Хватит, Дженнифер. Довольно.
Другая рука обхватила за пояс, потянула назад. Прижатая к
его телу, ощущая ласкающую ладонь на груди, чувствуя, как ее окутывает вновь
исходящая от него сила, Дженни беспомощно угнездилась в неожиданном уюте
убежища, предложенного им в тот момент, когда перед нею маячило ужасное своей
неизвестностью и жестокостью будущее.
Оцепенев, она чуть расслабилась, прижимаясь к нему, в тот же
миг рука его напряглась, стискивая ее крепче, другая, поглаживавшая одну грудь,
поползла в сторону и мягко накрыла вторую. Небритый подбородок легонько потерся
о висок, Ройс повернул голову, приложил теплые губы к щеке, ладонь его
медленно, нежно, безостановочно скользила по грудям, рука, обнимавшая талию,
плотно удерживала Дженни. Стоя перед будущим, где не было ничего, кроме бед и
страха, она закрыла глаза, стараясь сдержать опасения, и отдалась мимолетной
сладости момента, дурманящему ощущению вновь обретенной безопасности под
прикрытием его тела, под защитой его силы.
Уверяя себя, что всего-навсего утешает и отвлекает перепуганное
дитя от горестей, Ройс раздвинул тяжелые волосы на затылке, поцеловал макушку,
легонько провел губами по шее вверх к ушку, пощекотав там носом, прежде чем
прижаться к молочной коже щеки. Не сознавая, что делает, он поднял руку выше,
коснулся теплой плоти в вырезе лифа, просунул руку за корсаж, охватив манящую
грудь. Это была ошибка — из чувства протеста или от удивления Дженни заерзала в
объятиях, и от прикосновения ее ягодиц к чреслам в нем вспыхнуло то самое
желание, с которым он боролся три долгих дня… три бесконечных дня, когда
чувствовал между ног ее бедра, когда груди ее соблазнительно колыхались перед
глазами и до них можно было дотянуться рукой. Подавляемая в течение трех дней
страсть высвободилась, поднялась, диким огнем разлилась в венах, едва ли не
полностью помутив рассудок.
С почти болезненным волевым усилием Ройс вытащил ладонь
из-за корсажа, отнял губы от щеки. Но в тот же миг рука его, словно руководимая
собственной волей, поднялась к ее лицу. Ухватив пальцами подбородок, он
повернул к себе это лицо, приподнял, заглянул сверху вниз в самые синие в мире
глаза — глаза ребенка, наполненные смятением и смущением, — а мозг его все
прокручивал снова и снова смысл ее слов, терзавших не желавшую больше молчать
совесть.
«Я оказалась на пути вашего мародера-брата, прогуливаясь на
холме… и за преступление это заслуживаю своей судьбы… Вы сгубили мою репутацию.
Вы заставили меня лечь с вами, а потом опозорили в глазах двух стран. Меня надо
бы утопить и четвертовать… За что? За то, что я оказалась на пути вашего
мародера-брата. Вот за что… за одно только это».
Не задумываясь о своих действиях, Ройс нежно приложил пальцы
к гладкой щеке, зная, что собирается поцеловать ее, не уверенный больше, что
имеет какое-то право бранить ее.
Жирный перепел вылетел из чащи, метнувшись через дорогу
перед лошадьми. Кусты вдоль дороги раздвинулись, высунулась круглая веснушчатая
мальчишеская физиономия, медленно обшаривающая глазами заросли справа в поисках
перепела, которого паренек незаконно преследовал в лесах Клеймора. Озадаченный
взгляд, повторяя путь птицы, теперь медленно перемещался влево… вдоль тропы…
прямо перед собой… потом на несколько футов дальше… Взгляд карих глаз
встревоженно приковали сильные ноги огромного вороного боевого коня совсем
рядом слева. С заколотившимся от страха быть пойманным за браконьерство сердцем
Том Торнтон нерешительно перевел взор вверх от лошадиных ног к широкой атласной
груди скакуна, изо всех сил молясь, чтобы, посмотрев в лицо всадника, не
встретиться с ледяными глазами бейлифа замка; но нет, у этого седока были
золотые шпоры — свидетельство, удостоверяющее его рыцарское звание. С
облегчением Том также отметил, что ноги мужчины весьма длинные и мускулистые, а
не жирные, как у бейлифа. Испустив долгий удовлетворенный вздох, Том глянул
выше и чуть не завопил с перепугу, наткнувшись на щит, висевший возле ноги
всадника, на щит, украшенный устрашающим изображением оскалившегося черного
волка с обнаженными белыми клыками.
Бросившись бежать. Том сделал шаг, потом умерил прыть и осторожненько
повернул назад. Говорят, будто рыцари Черного Волка прибывают в Клеймор и будто
сам Волк собирается поселиться в тамошнем большом замке, вспомнил вдруг он. А
ежели так, рыцарь на коне вполне может быть… может на самом деле быть…
С трясущимися от страха и волнения руками. Том забрался в
кусты и замер в нерешительности, пытаясь припомнить все слышанные им описания
Волка. Легенда гласила, что скачет он на огромном коне, черном как смертный
грех, а сам Волк так высок, что людям, желающим видеть его лицо, приходится
запрокидывать голову. Боевой скакун на дороге был решительно черен, и у его
седока были длиннющие, мощные ноги очень высокого человека. Говорят также,
лихорадочно припоминал Том, что на лице, возле рта. Волк носит шрам в форме
буквы «С», оставленный волком, которого он убил голыми руками, когда был
всего-навсего мальчишкой лет восьми от роду и зверь набросился на него.
Вдохновляясь при мысли о зависти, которую вызовет, будучи
первым, воочию увидавшим Волка, Том раздвинул кусты, высунулся и уставился
прямо в темное лицо мужчины. Там, под щетиной, в углу рта… был шрам! В форме
буквы «С»! Сердце бешено билось, пока он разглядывал отметину, и, вспомнив тут
же еще кое-что. Том оторвал глаза от лица Волка. Жадно оглядываясь вверх и вниз
по дороге, он с надеждой разыскивал светловолосого великана по имени Арик,
великана, который, по слухам, охранял день и ночь своего господина и носил
топор с рукоятью толщиною в ствол дерева.
Не сумев разглядеть великана, Том быстро взглянул назад,
чтобы попристальней рассмотреть знаменитого человека, и на сей раз охватил всю
открывшуюся перед ним картину, заставившую его потрясение и недоверчиво
разинуть рот. Черный Волк, жесточайший воин во всей Англии да и во всем мире,
сидел на могучем своем боевом скакуне со свернувшейся в его объятиях девушкой,
держа ее нежно, точно младенца!
Погруженный в раздумья, Ройс не обратил внимания на легкие
звуки, донесшиеся сбоку, когда кусты сомкнулись и что-то шмыгнуло по
направлению к деревне. Он созерцал упрямую, мятежную девочку-женщину, которая
была теперь его женой. Была она, кроме того, интриганкой и лгуньей, но он не
хотел сейчас думать об этом. Не сейчас, когда голова занята более приятными
мыслями… о поцелуе, которым он готов ее наградить. Глаза ее почти закрылись,
длинные вьющиеся пряди волос раскинулись красновато-коричневым веером,
отбрасывая тени на гладкие щеки. Взгляд упал на ее губы, мягкие, розовые,
призывающие к поцелую. Щедрые, соблазнительные губы. Расслабившись в
полудремоте, лежащая у него на груди Дженни почти не почувствовала, как пальцы
его крепче смыкаются на подбородке.
— Дженнифер…
Уловив в голосе странную хриплую нотку, она раскрыла глаза и
обнаружила, что глядит в затуманившиеся серые очи, а идеально очерченные губы
склоняются прямо над ней. И тут ее словно ударило осознание того, до чего дошло
дело при ее попустительстве и до чего дойдет, если она не остановит. Она
тряхнула головой, пытаясь ткнуть локтем в ребра и высвободиться, но рука его
проворно перехватила ее.
