Справившись с волосами, она обратила на него внимательный
взгляд:
— О чем вы пришли говорить?
— О нас. О нынешнем вечере, — сказал он и пошел к ней. Она
соскочила с кровати, точно ее обожгло огнем, и, шарахнувшись от него, оказалась
припертой к стене. — Дженнифер…
— Что? — нервно выдохнула она.
— Позади вас горит камин.
— Мне холодно, — дрожа, заявила она.
— Через минуту вам будет слишком жарко. Она подозрительно
глянула на него, потом вниз, на шлейф длиннющего халата, и вскрикнула в
тревоге, сдернув полы с раскаленных угольев. Лихорадочно стряхивая с подола
пепел, вымолвила:
— Ужасно жалко. Такой чудный халат, только, наверно,
немножко…
— Я имел в виду нынешний праздник, — решительно перебил он,
— а не то, что должно произойти потом между нами. Но раз уж мы затронули эту
тему, — продолжал он, следя за ее охваченным паникой лицом, — может быть, вы
расскажете, почему перспектива лечь со мной в постель так вас вдруг устрашает.
— Я не боюсь, — отчаянно возразила она, полагая, что было б
ошибкой проявлять какие-нибудь признаки слабости. — Но, один раз попробовав…
попросту не желаю совершать это еще раз. Со мной было почти то же самое, когда…
когда я съела гранат. Попробовала и больше не захотела. Со мной иногда так
бывает.
Губы его дрогнули, он снова сдвинулся с места и остановился
прямо перед ней.
— Ежели вас беспокоит только отсутствие желания, я думаю,
что могу помочь.
— Не прикасайтесь ко мне! — предупредила она. — Или я…
— Не угрожайте мне, Дженнифер, — спокойно перебил он. — Это
ошибка, о которой вы пожалеете. Я прикоснусь к вам, когда захочу.
— Ну теперь, испортив всякое удовольствие, которое мне мог
доставить нынешний вечер, — ледяным тоном проговорила Дженни, — не оставите ли
меня в одиночестве, дозволив одеться?
Колкая фраза ничуть не задела его дьявольского
самообладания, однако голос Ройса вроде бы смягчился.
— Я не собирался сообщать новости, которые заставили б вас
страшиться ночи, но милосерднее известить, как будут развиваться события, чем
оставлять гадать в неизвестности. Есть многое другое, что должно быть улажено
между нами, однако все это может до поры обождать. Впрочем, отвечу на ваш
вопрос: истинная причина моего прихода вот в чем…
Дженни прозевала неуловимое движение его руки, продолжая с
настороженностью и смятением вглядываться в лицо в уверенности, что он
намеревается поцеловать ее. Должно быть, он догадался, так как твердые,
чувственные губы изогнулись в усмешке, но по-прежнему продолжал глядеть ей в
глаза, не двигаясь навстречу. После продолжительного молчания он мягко молвил:
— Дайте мне руку, Дженнифер. Дженни посмотрела на свою руку
и в полном замешательстве неохотно разжала пальцы, впившиеся в ворот халата.
— Руку? — тупо повторила она, протягивая ладонь в его
сторону на дюйм-другой.
Он взял левой рукой ее пальцы, от теплого пожатия по коже
забегали предательские мурашки, и тут, только тут она наконец заметила
великолепное кольцо, покоящееся в маленькой, инкрустированной драгоценными
камнями шкатулочке на раскрытой ладони его правой руки. В тяжелую и широкую
золотую оправу были вставлены изумруды. прекраснейшие из всех, какие ей когда-либо
доводилось видывать, — горящие камни, которые сверкали и подмигивали в пламени
свечей, когда он надевал массивное кольцо ей на палец.
Может быть, из-за увесистого кольца и всего, что оно
означало, может быть, из-за странного сочетания нежности и грусти в
устремленных на нее серых глазах, сердце Дженни забилось с удвоенной силой.
Хрипловатым голосом он заметил:
— Мы все делаем не в привычном порядке — вы и я. Вступили в
брак до венчания, и я надел на ваш палец кольцо намного позже произнесения
брачных обетов.
Дженни как заколдованная неотрывно смотрела в бездонные
серебряные глаза, низкий, хриплый голос ласкал ее, зачаровывая все сильней, а
он продолжал:
— Но хотя до сих пор в нашем браке все шло не так, как
положено, я хотел бы просить вас об одолжении…
Дженни не узнала в еле слышном шепоте собственный голос:
— О каком… одолжении?
— Только на нынешний вечер, — сказал он, дотягиваясь и
обводя кончиками пальцев контур ее вспыхнувшей щеки, — нельзя ли нам отложить
разногласия в сторону и вести себя как обычная чета новобрачных на обычном
свадебном торжестве?
Дженни думала, что вечерний праздник устраивается в честь
его прибытия домой и последней победы в войне против ее народа, а вовсе не ради
их женитьбы. Он заметил ее колебания, и на губах мелькнула кривая ухмылка.
— Поскольку невинная просьба явно не в силах смягчить ваше
сердце, я вместе с просьбой предложу сделку.
Отчетливо сознавая, какой эффект производит поглаживание по
щеке его пальцев и какую притягательную силу стало вдруг излучать его большое
тело, она спросила дрожащим шепотом:
— Какую сделку?
— В обмен на подаренную мне нынче ночь я отдам одну ночь в
ваше личное распоряжение в любое время, в какое укажете. Не важно, как вы
пожелаете ее провести, я отдам ее вам, и вы сможете делать все, что вам будет
угодно. — Она все еще колебалась, и он с насмешливым отчаянием покачал головой.
— Какое счастье, что я никогда не встречался с таким упрямым противником на
поле боя, ибо, боюсь, ушел бы побежденным.
Неведомо почему, это признание, высказанное с ноткою
восхищения в голосе, сильно поколебало сопротивление Дженни. Следующие слова
ослабили его еще больше:
— Я прошу одолжения не для себя одного, крошка, но и для вас
тоже. Не кажется ли вам, что после всех бурь, которые предшествовали нынешнему
вечеру и, возможно, продолжатся после него, мы оба заслуживаем получить одно
особенное, ничем не запятнанное воспоминание о нашей свадьбе, которое могли бы
хранить и лелеять?
Комок не имеющих названия чувств застрял у нее в горле, и
хотя она не забыла ни одной из серьезных обид, обвинение в которых могла ему
предъявить, воспоминание о невероятной речи, произнесенной им перед своим
народом в ее защиту, еще было живо в памяти. Кроме того, перспектива
прикинуться на несколько часов — лишь на сегодня — желанной невестой при нем,
страстном женихе, казалась не только безвредной, но непреодолимо и сладостно
привлекательной. Она наконец кивнула и тихо сказала:
— Как пожелаете.
— Почему, — пробормотал Ройс, глядя в ее пьянящие глаза, —
каждый раз, когда вы уступаете добровольно, как теперь, я чувствую себя
королем-победителем… А когда покоряю вас против воли, чувствую себя презренным
нищим?
