Изящно изогнутые брови Дженни озадаченно и недоуменно
нахмурились, и Ройс почти пожалел, что решил поведать ей правду.
— Дальше, — сказала она.
— Аббатиса с компанией задержалась из-за проливных дождей на
севере, поэтому, между прочим, вашему отцу и благочестивому брату Бенедикту
пришлось изобретать бессмысленное объяснение, будто бы добрый монах на
минуточку занемог и не в силах свершить обряд. По словам аббатисы выходило, что
некая леди Дженнифер Меррик решила удалиться в монастырь в результате
нежеланного замужества. Муж, как поняла аббатиса, вознамерился
воспрепятствовать решению леди посвятить свою жизнь Богу, так что она и
отправилась содействовать леди Дженнифер, помогая ее отцу вызволить бедняжку из
Меррика — и из ненавистных объятий супруга — тайно.
Отец ваш задумывал идеальную месть: поскольку наш брак до
сего происшествия был бы уже заключен, об аннуляции для меня не могло быть и
речи. Конечно, потребовался бы развод. Лишившись возможности жениться вторично,
я лишался и возможности произвести на свет законного наследника, и таким
образом все это — Клеймор и остальное мое достояние — вновь перешло бы к королю
после моей смерти.
— Я… я не верю вам, — бесцветным голосом проговорила Дженни,
а потом с разрывающей сердце искренностью призналась:
— Но не сомневаюсь, что вы в это доверили. Только правда в
том, что отец никогда не запер бы меня на всю жизнь, не позволив по крайней
мере самой сделать выбор.
— Запер бы, и собирался запереть. Дженни затрясла головой с
такой силой и яростью, что Ройс вдруг понял: она не вынесет этого разоблачения.
— Отец… любит меня. Он не сделал бы этого. И даже не стал бы
вам мстить.
Ройс сморщился, чувствуя себя тем самым варваром из-за того,
что пытался разбить ее иллюзии.
— Вы совершенно правы. Я… это была ошибка. Она кивнула:
— Ошибка.
И улыбнулась мягко и счастливо, отчего сердце его чаще
забилось, ибо это не походило ни на одну другую подаренную ему прежде улыбку.
Эта улыбка была полна доверчивости, и одобрения, и чего-то еще, чего он не мог
распознать.
Дженни пошла к окну, глядя в звездное небо. На башнях горели
факелы, и силуэт дозорного на стене четко вырисовывался на оранжевом фоне. Но
мысли ее были заняты высоким черноволосым мужчиной, стоящим позади нее. Он
намеревался жениться на ней, и открытие это наполняло ее таким пьянящим,
всепоглощающим чувством, что рядом с ним меркли все мысли о патриотизме и
мести.
Она протянула руку, лениво обводя кончиком пальца его
красивое отражение в холодном стекле, вспоминая все те бессонные ночи в замке
Меррик, когда тело ее казалось опустошенным, горящим и требовало его. Она
слышала, как он приближается к ней, и знала, что сейчас произойдет между ними,
так же точно как знала, что любит его. Не взыщи. Господи, любит врага своего
семейства. Она знала это в Хардине, но тогда была сильней… и боялась. Боялась
того, что с ней станется, если она позволит себе полюбить человека, который,
казалось, видит в ней только временную забаву. И так же точно Дженни знала, что
и он ее любит. Это все объясняло — его гнев, его смех, его терпение… его речь
во дворе.
Она осязаемо чувствовала его присутствие еще до того, как он
медленно обвил ее рукой, привлекая к себе. В оконном стекле их глаза
встретились, и Дженни, не отводя взгляда, попросила его дать одно обещание,
которое сняло бы с нее вину за то, что она подарит ему любовь и жизнь. Тихим,
дрожащим голосом она промолвила:
— Вы поклянетесь никогда не посягать на жизнь моих родичей?
И он ответил страдальческим шепотом:
— Да.
Она содрогнулась от пронзительного прилива нежности, смежила
веки и прислонилась к нему спиной. Он склонил голову, прижался губами к виску,
ладонь не спеша поползла вверх ласкать полную грудь. Губы провели жаркую
дорожку по щеке к ушку, рука пробралась под платье, ладонь охватила грудь,
большой палец принялся играть с напрягшимся соском.
Купаясь в море чистейшего наслаждения, Дженни не чувствовала
ни стыда, ни вины, когда платье упало к ногам; когда лежала в постели, а он шел
к ней, и голые плечи бронзой отливали в пламени свечей; когда он прильнул к
ней, умело раздвинув языком губы. Покоряясь, она с тихим стоном закинула руки
ему на шею, поглаживая пальцами завитки на затылке, изо всех сил прижимая к
себе его голову. Изголодавшееся тело Ройса не могло вытерпеть этого невинного
порыва. Приподняв ее бедра, он соприкоснулся с ней своими напрягшимися
чреслами, и тела их слились.
Она отвела свои губы, и он чуть не застонал от
разочарования, решив, что напугал ее безудержной страстью, но, открыв глаза,
увидел на ее лице не испуг и не отвращение, а изумление. Грудь его перехватило
от нежности, он лежал неподвижно, глядя на Дженни, которая обхватила его щеки
руками, благоговейно-ласково коснулась пальчиками век, скул, подбородка, потом
приподнялась и поцеловала со страстью, почти не уступающей его чувству. Она извернулась
в объятиях, утопила его в подушках, накрыв волосами, словно атласной вуалью, и
принялась целовать глаза, нос, уши, а когда ущипнула губами сосок, Ройс потерял
голову.
— Дженни… — простонал он, водя ладонями по ее спине, бедрам
и ягодицам, зарываясь пальцами в ее волосы, вновь прижимаясь губами к
лихорадочно горящему рту.
— Дженни… — хрипло шептал он, накрывая ее своим телом.
— Дженни… — бормотал он, жадно пробуя на вкус ее груди,
живот и бедра.
Он не мог удержаться, чтобы не повторять ее имя. Оно звучало
музыкой в сердце, когда она обхватила его руками, и приподнялась, и добровольно
приняла в себя налитую мужскую плоть; оно разливалось в крови, когда она
радостно встретила первый буйный удар его тела; оно пронизывало каждый нерв,
когда она двигалась в такт его яростным целеустремленным толчкам; оно
взорвалось, точно гром, когда она крикнула: «Я люблю тебя!»— впиваясь ногтями в
спину и содрогаясь всем телом, которое сотрясали набегающие одна за Другой
волны экстаза.
Напрягшись в отчаянной жажде облегчения, Ройс отнял от нее
губы и приподнялся, опершись на руки, ожидая, когда в ней стихнет дрожь, глядя
в прекрасное затуманенное лицо. А потом, не в силах более сдерживаться, еще раз
— в последний раз — погрузился в нее, шепча это имя. Тело его конвульсивно
дрогнуло, еще, и еще, и еще раз, покуда он переливал в нее свою жизнь.
Лежа на спине, он ждал, когда уймется безумное биение
сердца, поглаживая рукой ее атласную кожу и все еще удивляясь своей взрывной
страсти. За все годы многочисленных любовных приключений и жарких интрижек он
не испытывал ничего сродни тому потрясающему экстазу, который только что
пережил.
Дженни подняла голову, он наклонился, заглянув ей в глаза. И
в подернутой дымкою синей бездне видел такое же изумление и смятение.
