Дженни разгневалась:
— Ох, но ведь он не безжалостен и не жесток. Будь он хоть
вполовину так плох, нам с сестрою в его руках выпала б не такай судьба, а
гораздо хуже.
— Воистину, — согласился священник, улыбнувшись ей с
оттенком гордости. — Остается теперь только ждать, покуда муж ваш поживет
какое-то время средь этих людей и они смогут вывести собственные заключения.
— По-вашему, получается все очень просто, — заключила
Дженни, вставая и оправляя юбки. — И, должно быть, так оно и есть. Надеюсь,
долго ждать не придется, они скоро поймут, что он…
Дверь распахнулась, и оба они оглянулись как раз вовремя,
чтобы увидеть, как на сердитой физиономии Ройса появляется облегчение.
— Никто не знал, куда вы подевались, — сказал он и зашагал к
Дженнифер, зловеще громыхая сапогами по натертому деревянному полу церкви. —
Впредь не исчезайте, не доложив кому-нибудь, куда направляетесь.
Брат Грегори бросил один-единственный взгляд на негодующее
лицо Дженнифер и вежливо извинился. Как только дверь закрылась за ним, Дженни
резко бросила:
— Я и не знала, что я здесь пленница.
— Зачем тебе понадобилось покидать замок? — поинтересовался
Ройс, не потрудившись прикинуться, будто не понял значения ее слов.
— Затем, что я хотела поговорить наедине с братом Грегори, —
мрачно уведомила его Дженни. — Теперь твой черед ответить на мой вопрос. Почему
мне запрещено покидать замок? Я у себя дома или в тюрьме? Я не собираюсь…
— Ты у себя дома, — перебил он, неожиданно усмехнулся, к
полному ее замешательству, и добавил, тихонько и восхищенно фыркая:
— И у тебя самые синие в мире глаза. Когда ты злишься, они
становятся цвета мокрого синего бархата.
— Мокрого бархата? — кисло переспросила она, морщя носик. —
Мокрого бархата…
Белые зубы его сверкнули в широчайшей улыбке.
— Разве нет? А что я должен был сказать? Улыбка была
неотразимой, и Дженни поддалась его озорному настроению.
— Ну мог бы сказать, что они цвета… — она увидела большой
сапфир, украшающий распятие, и предложила:
— …сапфиров. Это неплохое сравнение.
— Ах, но сапфиры холодные, а глаза твои теплые и
выразительные. Как, лучше? — хихикнул он, не слыша более возражений насчет
мокрого бархата, — Гораздо, — охотно согласилась она. — Не соблаговолишь ли
продолжить?
— Комплименты?
— Конечно.
Губы его дрогнули от смеха.
— Очень хорошо. Ресницы твои напоминают мне черную от сажи
метелку.
Развеселившаяся Дженни залилась мелодичным смехом.
— Метелку! — радостно хохотала она, укоризненно Качая
головой.
— Точно. А кожа твоя белая, мягкая, гладкая… Глядя на нее, я
вспоминаю…
— Ну? — фыркая, подтолкнула она.
— Яйцо. Продолжать?
— О, пожалуйста, больше не надо, — пробормотала она сквозь
смех.
— Как я понял, у меня ничего не вышло? — ухмыляясь, уточнил
он.
— Я-то думала, — упрекнула она, задыхаясь, — что даже при
английском дворе требуется хоть какое-то галантное обхождение. Ты что, никогда
не бывал при дворе?
— Старался бывать как можно меньше, — мягко ответил он, но
внимание его привлекли ее полные улыбающиеся губы, и Ройс без предупреждения
сгреб Дженни в объятия, прижавшись к этим губам жадным, торопливым ртом.
Дженни охватывал сладостный, чувственный поток его желания,
и она с усилием отвела губы. Взор его, уже потемневший от страсти, проникал в
самую глубину ее глав.
— Ты не сказал, почему, — дрожащим шепотом напомнила она, —
мне запрещено покидать замок.
Ройс медленно погладил ее по плечам и снова склонил к ней
голову.
— Только на несколько дней… — отвечал он, целуя ее после
каждой фразы, — пока я не удостоверюсь, что за стенами… — он прижал ее крепче,
— ничего не грозит.
Дженни отдалась невероятному наслаждению от поцелуев,
ощущая, как его мускулистое тело напрягается от желания.
Солнце уже клонилось к закату, когда они пересекали двор по
дороге к большому залу.
— Интересно, что тетушка Элинор задумала на ужин, —
проговорила она, улыбаясь ему.
— В данный момент, — многозначительно заметил Ройс, — у меня
разгорелся аппетит вовсе не на еду. Однако, раз уж о том зашла речь, скажи,
твоя тетка и правда такая мастерица в поварских делах, как она утверждает?
Дженни искоса нерешительно глянула на него;
— Честно сказать, не могу вспомнить, чтобы в нашем семействе
ее когда-нибудь расхваливали за это. Ее всегда почитали за целебные снадобья;
мудрые женщины со всей Шотландии прибывали к ней за мазями и отварами всяких
сортов. Тетушка Элинор убеждена, что соответствующая еда, соответствующим
образом приготовленная, излечивает всевозможные недуги и что некоторые продукты
обладают особой лечебной силой. Ройс сморщил нос:
— Лечебная еда? Не совсем то, что я имел в виду. — Он окинул
ее оценивающим взглядом, словно ему что-то внезапно пришло в голову. — А ты
разбираешься в готовке?
— Нисколечко, — весело откликнулась она. — Моя специальность
— ножницы.
Ройс громко прыснул со смеху, но явление сэра Альберта,
шагавшего к ним через двор с еще более суровой, чем обычно, физиономией,
положило конец веселью Дженни. Холодные глаза, изможденное тело, тонкие губы
придавали внешности управляющего злобную жестокость, и Дженни вдруг безотчетно
встревожилась.
— Ваша светлость, — обратился он к Ройсу, — виновник
вчерашнего происшествия, швырнувший ком грязи, доставлен сюда. — Он указал
жестом на кузню в дальнем конце двора, где два стражника держали с обеих сторон
мальчишку с побелевшим лицом и собиралась толпа слуг. — Не поручите ли мне
самому разобраться?
— Нет! — выпалила Дженни, не в силах побороть неприязнь к
этому человеку.
Со слегка завуалированным раздражением во взгляде
управляющий отвернулся от Дженнифер к Ройсу.
— Ваша светлость? — повторил он, не обращая на нее внимания.
— Я не знаком с гражданскими дисциплинарными мерами и
процедурами, — сказал Ройс Дженнифер, явно уклоняясь от прямого ответа.
Они подходили к быстро растущей толпе, и Дженни обратила на
мужа полные мольбы глаза, а в памяти ее звучали речи брата Грегори.
