И прежде чем Митчел успел определить, насколько она
серьезна, Кейт отвернулась, легко скользнула на стоящий напротив стул и
безмятежно уставилась на него.
– Намекаете на то, что специально облили меня «Кровавой
Мэри»? – осведомился он.
– Сами знаете, что говорят о темпераменте рыжих, –
откликнулась Кейт, разворачивая салфетку, но тут же подалась вперед и широко
раскрыла глаза, словно в голову пришла ужасающая, но забавная мысль. – Надеюсь,
вы не думаете, что я попросту крашу волосы в этот немыслимый цвет?
Митчел был окончательно сбит с толку. Неужели она специально
окатила его коктейлем в приступе детской неуправляемой обиды?
– Вы действительно сделали это специально? – спросил он с
наигранной небрежностью.
– Обещаете не сердиться?
– Нет, – добродушно улыбнулся он.
С губ Кейт едва не сорвался растерянный смешок: такого она
не ожидала.
– Ну, хотя бы обещаете никогда больше не заговаривать об
этом, если я скажу правду?
– Нет, – с ленивой улыбкой повторил он. Кейт прикусила губу,
чтобы не рассмеяться.
– По крайней мере, вы честны и искренни, хотя умеете ввести
в заблуждение.
И, всячески стараясь оторвать от него взгляд, подняла
корзинку с хрустящими булочками и предложила гостю.
– А вы? Вы честны и искренни? – весело поинтересовался он,
беря булочку, и, несмотря на беспечную атмосферу, Кейт безошибочно ощутила
некое подводное течение.
И неожиданно сообразила, что он затеял игру в кошки-мышки.
По всему видно, что в этой игре он чемпион мира, тем более что отводит себе
роль кота. Но одновременно она чувствовала, что он не слишком забавляется
игрой. И поскольку ее целью было отплатить за его невероятную доброту, подарив
приятный вечер, то она решила положить конец всей шараде.
Смело встретив его взгляд, она со спокойным чистосердечием
ответила:
– Я сделала это не нарочно. Просто притворялась, что
специально облила вас. Чтобы взять реванш за ваши постоянные шуточки насчет
«Кровавой Мэри».
Митчел слышал ее слова, но беспомощно тонул в ее глазах, а
выражение прелестного лица так повлияло на умственные способности, что ему уже
было все равно, сделала она это нарочно или нет. Однако почему-то сразу же
понял, что она говорит правду, и это означало для него больше, чем следовало
бы. Интересно, в какой семье, в каком городе, на какой планете появилось это
непредсказуемое, живое, веселое создание со своенравным чувством юмора, разящей
в самое сердце улыбкой и неисцелимой страстью к спасению раненых дворняжек?
Митчел потянулся к ножу для масла.
– Откуда вы взялись, черт возьми?
– Из Чикаго, – растерянно пробормотала она.
Он резко вскинул голову и уставился на нее с таким
недоверием, что Кейт сочла нужным подтвердить свои слова.
– Чикаго, – повторила она. – Я родилась и выросла там. А как
насчет вас?
Чикаго.
Митчел умудрился скрыть свое недовольство, но мгновенно
насторожился.
– Я нигде не жил достаточно долго, чтобы считать какое-то
место своим, – уклончиво пробормотал он, считая, что этого вполне достаточно.
По крайней мере, остальные вполне удовлетворялись таким
ответом. Да и вопрос был чисто риторическим. Люди задавали его, потому что так
принято при знакомстве. Правда их ничуть не интересовала. Но Кейт Донован была
не из таких.
– А в каких местах вы росли? – допытывалась она и шутливо
добавила: – Хотя не так долго, чтобы считать их своими.
– В различных европейских городах, – неохотно ответил
Митчел, решив немедленно сменить тему. Однако не тут-то было.
– А где вы живете сейчас?
– Там, куда призывает работа. У меня квартиры во многих
столицах Европы и Нью-Йорке.
Работа иногда призывала его и в Чикаго, но упоминать об этом
он не хотел, желая избежать непременных расспросов о том, есть ли у них общие
знакомые. Конечно, она вряд ли знает кого-нибудь, принадлежавшего к кругу
Уайаттов, но эта фамилия была известна многим чикагцам, особенно читавшим
газеты. И поскольку Кейт знала его фамилию, вполне может спросить, из тех ли он
Уайаттов, а ему совершенно не хотелось сознаваться в таком родстве, а тем более
обсуждать подробности отношений с семьей.
Кейт ожидала, что он перечислит, в каких городах у него
квартиры, или объяснит, в чем заключается его работа. Но поскольку Митчел
молчал, она предположила, что он намеренно избегает этих тем. Это показалось ей
странным. Кейт не хотела совать нос не в свое дело, но не могла с легкостью
переключиться на другую тему и поэтому все же спросила:
– И никаких корней?
– Совершенно никаких, – подтвердил Митчел и, встретившись с
ее непонимающим взглядом, усмехнулся: – Судя по выражению вашего лица, вы
находите это несколько неестественным?
– Да нет, просто трудно такое представить. – Решив, что если
она поделится с ним сведениями о себе, он последует ее примеру, Кейт
продолжала: – Я родилась и росла в ирландском квартале. Мой отец владел
маленьким рестораном, и много лет мы жили в квартирке наверху. По вечерам
жители квартала собирались у нас поесть и пообщаться. Днем я ходила в школу
Святого Михаила с детьми из своего квартала. Позже поступила в Университет
Лойолы. После окончания стала работать недалеко от дома, хотя к тому времени
очень изменилась.
Митчел с чем-то вроде веселого недоверия осознал, что его
безумно влечет к милой рыженькой ирландке-католичке из солидной американской
семьи среднего класса. Совершенно нетипично для него, и неудивительно, что она
кажется такой загадкой.
– А куда вы устроились после колледжа?
– Социальным работником в департамент социального
обеспечения семьи.
Митчел едва сдержал смех. Значит, его безумно влечет к рыжей
ирландке-католичке из среднего класса с сильно развитым общественным сознанием.
– Но почему вы решили заняться социальной работой, а не
ресторанным бизнесом? Полагаю, в детстве вы достаточно его изучили? –
допрашивал он.
– Это был скорее не ресторан, а уютный ирландский паб с
весьма ограниченным меню из ирландских блюд и сандвичей, но я ужасно его
любила, особенно когда кто-то играл на пианино, а посетители пели ирландские
песни. Караоке, – с улыбкой добавила она, – весьма почитаемая форма развлечения
в ирландских пабах на протяжении сотен лет, только термин появился в последние
годы.
