– Да, а ты?
– Никогда.
В отличие от предыдущих вопросов этот, по мнению Кейт, явно
требовал уточнения, потому что она вскинула брови и вопросительно уставилась на
него.
– Я был женат три года на Анастасии, дочери Ставроса, –
добавил Митчел, чтобы удовлетворить Кейт.
Но она явно не удовлетворилась. Перевернувшись на бок, лицом
к нему, Кейт прижала палец к его сомкнутым губам.
– Если я умру от любопытства в этой постели, – предостерегла
она, – тебе долго придется объясняться с управляющим отелем.
Митчел попытался сделать зверское лицо, но локон мягких
волос щекотал его висок, палец касался губ, а против улыбки невозможно было
устоять.
– Анастасия была самым младшим ребенком Ставроса и
единственной дочерью, – сдался он. – Отец держал ее в строгости и не выпускал
из виду, задавшись целью не давать ей ни цента собственных денег.
– А мне казалось, что наследницы греческих миллиардеров вечно
пускаются во все тяжкие.
– Ставрос тоже так считал, – сухо подтвердил Митчел. – К
тому времени как ей исполнился двадцать один год, бедняга так отчаянно мечтала
о свободе, чтобы наконец познать жизнь, что зрелище представлялось мне довольно
жалким. Замужество было единственным способом побега из рабства. Но Ставрос не
подпускал к ней мужчин, если не считать тех, кто представлялся ему достойной
партией и кого Анастасия искренне ненавидела. Мы знали и понимали друг друга с
детства. Она мне нравилась, я ей тоже. Поэтому мы заключили сделку. Поженились,
и я позволил познавать жизнь, как ей заблагорассудится.
– И что же пошло наперекосяк? – спросила Кейт, не сводя с
него глаз.
– Анастасия решила, что ей позарез нужно испытать еще одну
грань жизненного опыта, чего я не мог допустить. Именно ту, от которой она
согласилась отказаться до того, как мы обвенчались.
– И какую же именно?
– Материнство.
– Ты развелся потому, что она хотела иметь от тебя детей?
– Нет. Позволил ей развестись со мной, – отчеканил Митчел
таким тоном, что Кейт сразу поняла: тема закрыта.
Она опустила глаза, гадая, можно ли попытаться вытянуть из
него побольше информации, но решила, что вряд ли это удастся. Не стоит еще
больше портить их общее настроение. Посчитав, что лучше всего будет задать
какой-то нейтральный вопрос, она обвела пальцем крошечный шрам на его правой
руке:
– Откуда он у тебя?
Как только Митчел понял, о чем она, его тон мгновенно
смягчился.
– В пятнадцать лет я наткнулся на рапиру.
– Знаешь, я как-то сразу так и подумала.
Синие глаза потеплели, и в уголках губ притаилась улыбка.
Лениво подняв руку, он коснулся большим пальцем ямочки на ее подбородке:
– Откуда у тебя такая милая маленькая ямочка?
– В тринадцать я наткнулась на почтовый ящик.
Митчел засмеялся, решив, что она шутит, и стал целовать ее
подбородок, но Кейт вырвалась и покачала головой:
– Я вполне серьезно.
Митчел отстранился и удивленно поднял брови:
– Да как это у тебя получилось, черт возьми?
– За несколько дней до того, как мне исполнялось
четырнадцать, я решила тайком отправиться в Кливленд, чтобы повидаться кое с
кем, кого не видела очень давно. Я убедила знакомого, пятнадцатилетнего
мальчишку, подвезти меня. Утром Тревис позаимствовал у брата машину, в обед мы
сбежали из школы и отправились в путь. Проехав три мили, Тревис потерял
управление, машина перескочила через обочину и врезалась в почтовый ящик. Я
ударилась подбородком о приборную доску.
– Разве пятнадцатилетним подросткам позволено водить машину?
– Официально – нет. Это и стало одной из причин, по которой
нас арестовали, когда полиция прибыла на место действия.
– А другие причины?
– Управление краденой машиной, владение марихуаной, прогул и
уничтожение государственной собственности.
Митчел задохнулся от смеха.
– Это был незаконный арест, – запротестовала Кейт,
приподнимаясь на локтях, и Митчел вновь зашелся от смеха. – Так оно и было!
Тревис просто забыл сказать брату, что берет машину, поэтому тот заявил об
угоне. И марихуана принадлежала вовсе не нам, а ему!
– Мой образ девушки из хора, кажется, претерпевает
радикальные изменения!
– Таковы были события моей бурной молодости. Но, так или
иначе, в тот день им настал конец.
– Почему?
– Меня пришлось везти в больницу и накладывать швы на
подбородок. Врачи, естественно, позвонили отцу. Он был так напуган и зол, что
орал на меня всю дорогу до ресторана. А когда мы все-таки добрались туда,
отослал меня наверх и заявил, что отмерил мне два месяца домашнего ареста.
Добавил, что отменит вечеринку в честь моего дня рождения, а когда успокоится и
сможет думать связно, придумает мне новое наказание. Потом он влетел в свой
кабинет и так грохнул дверью, что она опять открылась.
– Бедная маленькая озорница, – поддразнил Митчел, снова
лаская ямочку на подбородке. – Под арестом целых два месяца!
– Да я не собиралась сидеть дома и два часа. Так взбесилась,
что он посмел меня наказать, да еще и кричал как оглашенный, когда мне только
что наложили швы! Посидела наверху несколько минут и прокралась вниз,
намереваясь отсидеться у подруги. А когда шла на цыпочках к черному ходу, из
его кабинета донесся звук, приковавший меня к месту.
– Что это было?
– Всхлип. Я видела его отражение в стенном зеркале напротив
его кабинета. Он сидел за письменным столом, закрыв лицо руками, и горько
плакал. Понимаешь, отец был таким сильным, несгибаемым человеком, что мне в
голову не приходило, что он способен плакать. Это был самый ужасный момент в
моей жизни.
– И что же ты сделала?
– Пробралась наверх и два месяца сидела дома. Больше я ни
разу не пропустила школу и старалась держаться подальше от неприятностей, по
крайней мере, больших. С этого дня я покончила с подобными вещами.
Митчел помолчал, размышляя над тем, что она сказала, пытаясь
представить объемную картину ее жизни. Но до вчерашнего дня он не общался с
людьми ее круга.
– Ты ни разу не упомянула о матери, – сказал он наконец.
Кейт покачала головой:
