— Вы, наверное, правы, — кивнула Ли, отчаянно цепляясь за
вполне резонные доводы. Скорее всего Логан в безопасности, но не может
воспользоваться телефоном или вытащить джип из сугробов.
Шредер снова открыл блокнот и достал ручку.
— Если объясните, где эта хижина, мы поедем туда и
посмотрим.
Ли с возродившейся тревогой уставилась на детективов.
— Я не знаю, где это. Логан нарисовал карту, чтобы я смогла
найти место. Адреса у него нет.
— Ладно, где тогда карта?
— В машине.
— А машина?
— На дне озера или карьера, поблизости от того места, где
меня нашли. Погодите… я сейчас нарисую, — поспешно добавила Ли, потянувшись за
блокнотом.
Дрожащей от слабости и напряжения рукой она начертила
сначала одну, потом другую карту.
— По-моему, вторая правильнее. Логан еще написал список
примет.
Она перевернула страничку и попыталась вспомнить хотя бы
некоторые.
— Что это за приметы?
— Это чтобы я не сбилась с дороги.
Закончив, Ли отдала блокнот Шредеру, но обратилась к
Литлтон:
— Может, я что-то не так поняла. Во всяком случае, не
уверена, значится ли в карте «восемь десятых мили от старой автозаправки» или
«шесть десятых». Понимаете, шел снег, — со слезами объяснила она, — и я не
сумела… не сумела найти некоторые приметы.
— Мы их найдем, мисс Кендалл, — автоматически пообещал
Шредер, пряча в карман блокнот и натягивая куртку. — А пока мэр, комиссар
полиции и наш капитан шлют вам приветы.
Ли отвернула голову, чтобы скрыть хлынувшие из глаз слезы.
— Детектив Шредер, я буду крайне благодарна, если вы станете
звать меня миссис Мэннинг. Кендалл — мое сценическое имя.
Ни Шредер, ни Литлтон не обмолвились ни словом, пока не
вошли в лифт. Только когда двери сомкнулись, Шредер заговорил:
— Бьюсь об заклад, Мэннинг бросился искать ее в метель. И
если так, он уже превратился в «Попсикл»
[3]
.
Саманта Литлтон втайне была убеждена, что для отсутствия
Логана Мэннинга есть и другие, менее мрачные, причины, но стоит ли спорить?
Последние два дня с той самой минуты, когда Холланд отстранил его от работы в
«убойном» отделе и вместе с Сэм послал в Маунтинсайд, Шредер был в самом что ни
на есть гнусном настроении. Трудно осуждать его за это. Всякий человек, ведущий
важные расследования, будет оскорблен, превратившись в то, что сам Шредер
именовал «нянькой при знаменитости». Шредер считался преданным делу,
трудолюбивым, въедливым, загруженным по самое некуда детективом с поразительной
способностью доводить порученное дело до конца. В его послужном списке почти не
значилось нераскрытых преступлений. Она, со своей стороны, была новичком в
«убойном» отделе, мало того, перешла в Восемнадцатый участок всего две недели
назад, где ее сразу же временно прикрепили к Шредеру, пока его обычный напарник
не вернется с больничного. Сэм все понимала и даже разделяла досаду и
нетерпение Шредера, постоянно думавшего о горе непрерывно копившихся в участке дел.
Но при этом она гордилась своей способностью держать раздражение при себе, не
выливая его на окружающих. Чисто мужские проявления возмущения и негодования
вроде тех, которые открыто позволял себе Шредер последние два дня, казались ей
забавными, инфантильными или немного надоедливыми, а временами и теми, и
другими, и третьими сразу.
Она предпочла делать карьеру в той области, где преобладали
и властвовали мужчины, в основном общеизвестной породы «мачо», многие из
которых до сих пор встречали в штыки вторжение женщин туда, что считали своими
владениями. Но в отличие от других женщин-коллег Сэм не испытывала никакой
потребности заставить мужчин принять неизбежное и смириться с ее
существованием. Ни малейшего желания доказать, что она может соперничать с ними
на их же уровне. Она и без того все это знала и не считала нужным
декларировать.
Сэм выросла в семье, где, кроме нее, было еще шестеро детей.
Шестеро неугомонных озорных братьев. Поэтому она уже в десять лет усвоила, что
если один толкал ее, не было никакого смысла отвечать тем же. Куда спокойнее и
проще отступить. А потом вовремя подставить ногу.
Став взрослой, она продолжала пользоваться той же тактикой,
ограничиваясь теперь уже не физической, а умственной деятельностью, что только
облегчило задачу, поскольку мужчин так обезоруживало ее хорошенькое личико и
мягкий голос, что они ошибочно принимали Сэм за милое никчемное ничтожество в
мундире полицейского. Тот факт, что мужчины недооценивали ее, особенно вначале,
ни в малейшей степени не обескураживал Сэм. Наоборот, забавлял и давал
преимущество.
Несмотря на все это, она искренне любила и уважала многих из
тех мужчин, с кем приходилось сталкиваться. И к тому же хорошо понимала мужскую
психологию. Вот почему ее нисколько не трогали их выходки и чудачества. Мало
что из сказанного ими могло шокировать или рассердить ее. Она полжизни провела
в обществе шестерых братьев, так что уже видела и слышала все.
— Пропади все пропадом! — неожиданно завопил Шредер, для
пущей выразительности саданув кулаком в стену лифта.
Сэм продолжала застегивать куртку, даже не спросив, что
стряслось. В конце концов, это всего лишь мужчина, который выругался и ударил
неодушевленный предмет. Теперь он сам захочет объяснить причину своего порыва.
Что он и не замедлил сделать:
— Придется вернуться. Я забыл спросить у нее описание машины
ее мужа.
— Белый джип «Чероки», новехонький, зарегистрированный на
«Мэннинг дивелопмент», — отрапортовала Сэм, выуживая из карманов перчатки. — Я
позвонила в наш дорожный отдел, на случай если миссис Мэннинг, придя в себя, не
сможет говорить.
— Позвонила? По сотовому? — съехидничал Шредер. — Тому
самому, что не работает в горах?
— Тому самому, — с улыбкой подтвердила Сэм, выходя из лифта.
— Миссис Мэннинг нуждалась в каком-то правдоподобном объяснении, а мне, кроме
этого, ничего в голову не пришло. Но она по крайней мере поверила.
В вестибюле больницы было пусто, если не считать двух
уборщиков, полирующих кафельный пол. Шредер повысил голос, чтобы перекрыть назойливый
визг машин:
— Если собираешься каждый раз пускать слюни в разговоре с
родными жертвы, не протянешь в «убойном» отделе и двух месяцев!
— Я уже продержалась две недели, — безмятежно напомнила Сэм.
— Если бы тебя не перевели к нам, я сейчас вернулся бы в
Восемнадцатый и занимался делами, а не просиживал бы здесь штаны.
