— Возможно, но если бы меня не перевели, я бы никогда не
получила шанса поработать с кем-то вроде тебя.
Шредер метнул на нее подозрительный взгляд, ища признаков
издевки, но ее улыбка оставалась безмятежно открытой.
— Логан Мэннинг даже не считается пропавшим. Скорее,
заблудившимся, — буркнул он.
— И ты считаешь меня виноватой в том, что капитан Холланд послал
нас сюда?
— Ты чертовски права.
Он толкнул плечом входную дверь, и порыв арктического ветра
едва не внес их обратно.
— Мэннинги — это класс VIP. И мэр, и комиссар Труманти — их
личные друзья, поэтому Холланд решил послать для общения с миссис Мэннинг
кого-то, имеющего «некоторый светский лоск», как он выразился.
Сэм приняла его слова за шутку.
— И он считает меня таковой?
— По крайней мере именно так он и выразился.
— Тогда при чем тут ты?
— На случай, если придется поработать мозгами.
Шредер ожидал, что она хотя бы огрызнется, но когда Сэм
промолчала, неожиданно почувствовал себя злобным сукиным сыном. И чтобы
сгладить оскорбление, решил посмеяться над собой:
— И еще потому, что он считает мою задницу самой красивой во
всем участке.
— Он и это сказал?
— Нет, но я видел, как он меня оглядывал.
Сэм не сдержала смеха. Шредер знал, что его внешность менее
всего можно назвать привлекательной: мало того, на первый взгляд она казалась
довольно устрашающей. Хотя рост у него был всего пять футов шесть дюймов,
массивные плечи были непропорционально широки для короткого тела, и все это
дополнялось толстой шеей, квадратной головой с тяжелыми челюстями и
пронизывающими, глубоко посаженными темно-карими глазами. Хмурый, он напоминал
Сэм разозленного ротвейлера. Даже улыбавшийся, он походил на ротвейлера. Про
себя она звала его «Шреддер»
[4]
.
А тем временем на третьем этаже больницы молодой доктор,
стоя у изножья кровати Ли, читал ее историю болезни. Дойдя до последней
строчки, он кивнул, тихо вышел и прикрыл за собой дверь. Дополнительная доза
морфия, которую он назначил, уже сочилась в вены Ли, притупляя физическую боль,
терзавшую ее тело. Она пыталась найти убежище от нравственных мук, думая о той
последней ночи, которую провела с Логаном, когда все было чудесно, а будущее
казалось таким светлым. Ночь субботы. Ее день рождения. Премьерный показ новой
пьесы Джейсона Соломона.
После спектакля Логан устроил грандиозную вечеринку в честь
обоих событий…
Глава 2
— Браво! Браво!!!
Занавес поднимался шесть раз, но в зале по-прежнему стоял
оглушительный рев, сопровождаемый такой же бурной овацией. Актеры выстроились
на сцене, поочередно кланяясь, но стоило Ли выступить вперед, как вопли
безумным крещендо поднялись к потолку. Большая люстра уже горела, и Ли увидела
Логана в переднем ряду. Муж яростно хлопал в ладоши и орал ничуть не тише
остальных, разве что глаза его горделиво сверкали. Она улыбнулась ему, а он в
ответ поднял вверх большие пальцы.
Когда занавес наконец опустился, Ли побрела за кулисы, где
стоял Джейсон, лицо которого светилось торжеством.
— Какой успех! Настоящий хит, Джейсон! Мы выиграли! —
воскликнула она, обнимая его.
— Давай-ка еще раз выйдем на поклоны, только ты и я, —
предложил он.
Джейсон был готов торчать на сцене до тех пор, пока
последний зритель не покинет зала.
— Ну уж нет, — ухмыльнулась Ли, — с нас хватит.
Но он продолжал дергать ее за руку: счастливый
тридцатипятилетний ребенок, гениальный, неуверенный в себе, чувствительный,
эгоистичный, темпераментный, добрый.
— Ну пойдем, Ли, — умасливал он. — Всего один ма-а-аленький
поклон! Мы это заслужили.
— Автора! Автора! — скандировала тем временем толпа.
— Вот видишь? — разулыбался Джейсон. — Они в самом деле
хотят меня видеть.
Он был в приподнятом настроении и жаждал признания и
восторгов. Ли смотрела на него с материнской снисходительностью, смешанной с
чем-то вроде благоговения. Джейсон Соломон был способен временами ослепить ее,
очаровать и увлечь, бездумно обидеть своей бесчувственностью и согреть
нежностью. Те, кто его не знал, считали блистательным чудаком. Знавшие его
лучше обычно относились к Джейсону как к талантливому невыносимому
эгоцентристу. Для Ли, не только знавшей, но и любившей его, он был чем-то вроде
двуликого Януса.
— Послушай, какие аплодисменты, — умолял он, продолжая
тянуть ее за руку. — Пойдем скорее…
Не в силах справиться с очередным приступом его тщеславия,
Ли смягчилась, но все же отступила:
— Иди один. Я остаюсь.
Но Джейсон только крепче сжал ее руку и потащил за собой.
Едва они показались из-за кулис, застигнутая врасплох Ли споткнулась и чуть не
упала. Очевидно, все заметили ее невольное сопротивление, что очень понравилось
публике. Обычные человеческие эмоции, отразившиеся на лицах двух самых известных
людей на Бродвее, низводили их на уровень простых смертных, и зрители, нашедшие
это очаровательным, вновь принялись бушевать. Только на этот раз аплодисменты
сопровождались взрывами хохота.
Джейсон наверняка попытался бы заставить ее выйти на сцену
еще раз, но Ли вовремя вырвала руку и, смеясь, отвернулась.
— Не забывай старое правило, — напомнила она не
оборачиваясь, — всегда оставляй публику немного голодной.
— Это клише! — негодующе парировал Джейсон.
— Но тем не менее верное.
Джейсон слегка поколебался, но все же вместе с Ли пошел за
кулисы по длинному коридору, забитому восторженными актерами и хлопотливо
снующими рабочими. Все говорили одновременно, благодаря и поздравляя друг
друга. Джейсона и Ли несколько раз останавливали, обнимали, осыпали похвалами.
— Говорил я, двадцать восьмое — мой счастливый день.
— И то верно, — согласилась Ли. Джейсон упрямо требовал,
чтобы премьеры всех его пьес назначались на двадцать восьмое. «Белое пятно»в
данном случае тоже не стало исключением, хотя премьерные показы бродвейских
пьес, как правило, не назначаются на субботу.
— Неплохо бы глотнуть шампанского, — объявил Джейсон, как
только они приблизились к гримерной Ли — .
