С хладнокровным видом — хотя душа у нее трепетала — Эйприл спустилась вслед за Форрестером по величественной лестнице и направилась в утреннюю гостиную. Она понимала, что не подобает незамужней леди быть представленной джентльменам без сопровождения компаньонки или служанки, но Дженни была на грани истерики. Куда уж ей встречаться с судьей и его отцом!
Форрестер остановился перед массивными резными дверями, и Эйприл сделала для храбрости глубокий вдох.
Когда она вошла, трое мужчин поднялись, чтобы поприветствовать ее. Эйприл улыбнулась Джереми, а тот улыбнулся ей в ответ.
— Эйприл, — он подвел ее к старшему из мужчин, — позвольте представить нашего отца Джону Хоторна, герцога Уэстбрука. Отец, это Эйприл. Я писал тебе о ней. Она дочь Вивьенн.
Джона когда-то был крупным мужчиной, но сейчас, конечно, возраст брал свое: герцог мало был похож на человека, полного сил. Волосы его поредели и поседели, а сам он тяжело опирался на трость.
Он осторожно пожал ее руку в перчатке, и она улыбнулась:
— Ваша светлость, я так рада, что, наконец, познакомилась с вами.
Эйприл сделала реверанс. Герцог не сводил с нее глаз.
— Я… у меня есть дочь?
Она робко улыбнулась:
— Мама рассказала мне о вас, но, к сожалению, она никогда не рассказывала вам обо мне. Я очень сожалею, что появилась так неожиданно, но я не представляла, как сделать это более деликатно.
Он все еще крепко держал ее за руку и сверлил взглядом. Эйприл почувствовала себя неловко.
— А это наш брат Райли, лорд Блэкхит, — вмешался Джереми.
Странное возбуждение и даже страх охватили Эйприл. Она ожидала увидеть ученого мужа, в очках, ссутулившегося от долгого сидения за столом над сводами законов. Ожидала, что он окажется таким же хрупким, как и страницы древних фолиантов. А вместо этого увидела… Райли. И он был великолепен.
Высокий. Таких высоких мужчин она никогда не видела. Внушительная внешность. Он стоял около чайного столика и наливал чай в фарфоровую чашку. Вид крупного мужчины с изящным чайником в руке завораживал.
Густые, черные как вороново крыло волосы казались еще чернее от белоснежного шейного платка. Черты лица были жестче, чему брата. Однако до невозможности пушистые и длинные ресницы напоминали о том, что и он когда-то был маленьким мальчиком. Он выглядел молодо, лет на тридцать пять, но от его уверенной манеры держаться исходила властность.
Райли поднял голову, и их взгляды встретились. Какие красивые у него глаза… Необычного цвета: что-то среднее между синим и зеленым.
Он рассматривал ее с суровой проницательностью, и Эйприл почувствовала себя неловко. Маркиз Блэкхит являл собой портрет истинного джентльмена, но за благородной наружностью скрывалось что-то еще. Что-то влекущее и первобытное. Эйприл изучала его мускулистую фигуру: широкие плечи, узкая талия, длинные ноги.
Эйприл почувствовала, как краснеет. Хоть бы он не заметил, куда устремлен ее взгляд. Она снова посмотрела на ослепительные сине-зеленые глаза. Он тоже смотрел на нее, прищурившись и с подозрением.
— Я очень рада познакомиться с вами, — сказала Эйприл и с улыбкой протянула руку.
— Да, я вижу, что вы рады, — ответил он и, вместо того чтобы пожать ее руку, поднес к губам чашку и сделал глоток.
Какое унижение! Эйприл отдернула руку, словно он ее ударил.
Он самодовольно взирал на нее поверх чашки. Она никогда не смотрела на мужчину так, как осмелилась посмотреть на него, и от того, что он это заметил, ей стало стыдно.
Джереми, чтобы сгладить возникшую неловкость, кашлянул и произнес:
— Миссис Перкинз принесла чай. Могу я предложить вам чашечку, Эйприл?
Она сверкнула гневным взглядом в сторону Райли.
— Нет, Джереми. Благодарю вас, но я пришла сюда, чтобы познакомиться со своим отцом.
Джона, который не сводил глаз с Эйприл, почувствовал слабость в ногах и был вынужден сесть.
— Прошу меня простить, но, боюсь, все произошедшее мне слишком трудно осмыслить.
Эйприл тоже села в кресло.
— Это я должна извиниться, ваша светлость. Я предполагала, что новости могут вас потрясти, однако я не могла не приехать и не познакомиться с вами. После стольких лет я должна была увидеть своего отца.
Джереми принес бренди, и Джона дрожащими руками поднес бокал к губам.
— Я не понимаю… Почему Вивьенн все это время скрывала вас от меня?
Странный вопрос.
— Она часто говорила о вас, ваша светлость. И всегда с нежностью. Но ни разу не сказала мне, почему держала в секрете мое существование. Могу лишь предположить, что она сделала это из-за уважения к вашей репутации. Она не хотела опорочить ваше доброе имя.
— Ох, моя бедная Вивьенн! — удрученно вздохнул герцог.
Райли насмешливо фыркнул:
— Отец, неужели вы поверили рассказу нашей гостьи?
— Райли, но это правда, — не утерпел Джереми. — Все так, как я сообщил тебе в письме. Она знает все о Вивьенн: откуда она, где жила… в общем, все.
— Джереми, это едва ли те сведения, которые может принять во внимание юрист, — ответил Райли, ни на секунду не отведя глаз от Эйприл.
— Но она знает такие вещи… Эйприл, расскажи им. Расскажи им все о Вивьенн и отце.
Эйприл не сразу расслышала его слова, потому что ее пугал мрачный взгляд Райли. Казалось, что он смотрит на нее даже не мигая. Если бы от дыхания равномерно не поднималась и не опускалась его грудь, то можно было подумать, что это статуя, а не человек.
Она заставила себя оторвать взгляд от Райли и посмотреть на Джону. Делая вид, что припоминает, она начала пересказывать ему разные истории, почерпнутые ею из дневника, описывая эпизоды его жизни с ее «матерью», что-то придумывая, что-то приукрашивая, вплетая в свой рассказ моменты его любовной связи с Вивьенн. Эйприл самой понравилось, как убедительно она «вписалась» в жизнь мадам Деверо.
Это стало бы ее лучшей инсценировкой, если бы не Райли. Стоило ей взглянуть на него, как мысли готовы были вылететь из головы. Нет, он не статуя. Он очень даже живой. Он так настороженно и пристально следит за ней, что назвать его каменной статуей невозможно. Каждое сказанное ею слово с жадностью воспринималось Джереми и Джоной, как будто это были капли воды, падающие на иссохшую почву. Но Райли относился к ее рассказу иначе. Он тоже ее внимательно слушал, однако явно отмечал каждую заминку и колебание, словно искал трещину в броне ее самообладания.
Дойдя до момента смерти мадам, Эйприл пришлось остановиться, потому что она увидела, что Джона вот-вот расплачется.
— Она была такой хорошей женщиной, — пробормотал он, вынимая из кармана носовой платок. — Зачем я ее отпустил? Никогда себе этого не прощу.
