– Увы, Изольда, изменить я ничего не могу. Спасти тебя от монастыря мог только принц Роберто. Это был твой единственный шанс. Так распорядился наш отец. И я поклялся на его боевом мече, что непременно исполню его волю. Сестра моя… тут я столь же бессилен, как и ты.
– Он обещал, что оставит свой боевой меч мне.
– Теперь этот меч мой. И все остальное тоже принадлежит мне.
Изольда снова нежно коснулась его плеча.
– А если я принесу обет безбрачия, ты разрешишь мне остаться здесь, с тобой? Я ни за кого не пойду замуж. И понимаю, что отныне этот замок принадлежит тебе. Ну что ж, под конец и наш отец поступил так, как поступают все мужчины: предпочел сына дочери. И сделал то, что делают все представители знати: полностью лишил меня, женщину, и власти, и богатства. Но если я стану просто жить здесь, не имея ни средств, ни власти, никогда не встречаясь с мужчинами и во всем тебе покоряясь, неужели ты не разрешишь мне остаться?
Джорджо покачал головой.
– Нет. Ибо такова воля нашего отца. Поверь, Изольда, это не мое желание. К тому же – как ты сама только что сказала – таков порядок вещей, существующий в нашем мире. Отец воспитывал тебя почти как мальчишку; он все тебе разрешал, и у тебя всегда было слишком много и богатства, и свободы. Но теперь ты должна привыкать к жизни достойной и скромной. Радуйся хотя бы тому, что аббатство, куда ты вскоре отправишься, недалеко от нашего замка, так что места, которые столь дороги твоему сердцу, ты все-таки не покинешь. И тебя не отошлют в далекие края – хотя отец вполне мог выразить желание отправить тебя в любой другой монастырь. А так ничего страшного не произойдет; ты будешь жить на нашей земле, в нашем аббатстве, и я непременно буду навещать тебя время от времени и привозить тебе всякие новости. А позднее, возможно, и ты сможешь выезжать со мной на прогулку верхом.
– Может ли Ишрак отправиться в монастырь со мною вместе?
– Конечно. Если хочешь, можешь взять с собой и Ишрак, и всех своих дам, но только если они сами согласятся с тобой поехать. Тебя уже ждут в аббатстве. Так что завтра утром ты туда отправишься, Изольда, и вскоре принесешь монашеские обеты и станешь аббатисой. Иного выбора у тебя нет.
Посмотрев на сестру, он увидел, что бедняжка вся дрожит, точно молодая кобыла, на которую впервые силой надевают упряжь.
– Это все равно что идти в тюрьму, – прошептала она. – А ведь я не совершила ничего дурного.
И Джорджо не смог сдержать слез.
– У меня такое ощущение, словно я навсегда тебя теряю, – сказал он. – Какой ужас: я хороню отца и теряю сестру. Я просто представить себе не могу, как тут все будет без тебя!
Аббатство Лукретили, октябрь 1453 года
Прошло несколько месяцев, и вот Лука уже ехал из Рима на восток, полностью экипированный и на собственном коне. Впрочем, сейчас он был одет очень просто, а с плеч его спускался дорожный красновато-коричневый плащ.
Его сопровождал слуга по имени Фрейзе, широкоплечий парень лет двадцати с широким, почти квадратным лицом. Фрейзе, узнав, что Лука покидает монастырь, собрал все свое мужество и сам вызвался служить ему и сопровождать его повсюду, куда бы странствия их ни забросили. Настоятель монастыря воспринял эту просьбу с некоторым сомнением, но Фрейзе удалось убедить его, что в качестве помощника на кухне он все равно никуда не годится, а вот всякие приключения ему по душе, так что он гораздо лучше послужит Господу, последовав за своим замечательным господином, которому сам папа римский предписал осуществить некую тайную миссию. Во всяком случае, так от него будет больше пользы, чем если он по-прежнему будет подавать монахам на завтрак подгоревшую грудинку. И настоятель, который втайне радовался тому, что избавляется от юного послушника, который, по слухам, был эльфийским подменышем, решил, что утрата не слишком ловкого кухонного работника, к тому же весьма склонного ко всяким неприятным происшествиям, – весьма небольшая цена за это избавление.
Фрейзе ехал на невысокой коренастой лошадке, ведя в поводу нагруженного пожитками ослика, а замыкал маленькую кавалькаду неожиданно примкнувший к ней клирик, брат Пьетро, в последний момент получивший приказ отправиться в путешествие вместе с Лукой и вести обо всем самый подробный отчет.
– Шпион! – тихо проворчал Фрейзе, почти не открывая рта и склоняясь к уху своего нового господина. – Точно шпион! Видал я таких! Физиономия бледная, как у аристократа, и ручки нежные; а уж смотрит-то своими карими глазами так, будто в душу тебе заглядывает. Голова бритая, как у монаха, а одежда небось как у настоящего господина! Шпион – и никаких сомнений! Вот только за кем ему тут шпионить? Уж точно не за мной. Я ведь ничего особенного не делаю, да и не знаю ничего. Значит, шпионить ему остается только за тобой, за моим молодым господином, за моим маленьким воробушком. Нас тут только трое, не считая лошадей, а лошади, как известно, – не еретики и не язычники, а всего-навсего честные животные.
– Он к нам приставлен, чтобы быть мне помощником, – с некоторым раздражением пояснил Лука. – И нам придется путешествовать с ним вместе вне зависимости от того, нужен мне такой помощник или нет. Так что ты бы лучше попридержал свой язык.
– Ну а мне он нужен, такой помощник? – Теперь Фрейзе уже обращался к своей лошадке. – Нет. Мне он и вовсе ни к чему, потому что я никакими такими делами не занимаюсь и ничего такого не знаю, а если б чем таким и занимался, так уж точно ничего записывать бы не стал – не доверяю я тому, что на бумаге написано. И потом, я ведь ни читать, ни писать все равно не умею.
– Вот дурак! – бросил клирик Пьетро, проехав мимо и услышав разговор Фрейзе с конем.
– Он говорит, что я дурак, – снова обратился Фрейзе к своей покорной слушательнице, а может, к дороге, медленно тянувшейся в гору, – хотя это легко сказать, да трудно доказать. Впрочем, меня еще и не так обзывали.
Весь день они ехали по узкой тропе, протоптанной скорее козами, чем людьми; извилистая тропа эта все поднималась вверх, словно стремясь увести их как можно дальше от плодородной долины, окруженной пологими холмами, на склонах которых росли оливы и виноград. И действительно, вскоре они уже достигли зоны лесов и ехали теперь под сенью огромных буков, листва которых уже начинала отливать золотом и бронзой. А ближе к вечеру, когда закатные лучи окрасили купол небес в нежно-розовые тона, клирик вытащил из внутреннего кармана письмо и сказал Луке:
– Вот. Мне было приказано передать тебе это письмо на закате. Прости, если прочтешь дурную весть, но я, право, не знаю, что там написано.
– А кто дал тебе это письмо? – спросил Лука. На блестящей и гладкой печати, скреплявшей свернутый лист бумаги, не было никакого герба.
– Тот господин, которому служу я; тот же, что и тобой командует, – сказал Пьетро. – Именно так ты и впредь будешь получать от него дальнейшие указания. А мне он просто называет определенный день и час, когда я должен тебе эти указания передать. Иногда, правда, еще и место нужное указывает.
