Возвращаясь в Дом-на-Мысе, семейство Совель очутилось в лесу незадолго до полуночи.
Дориан притих, он все еще находился под сильным впечатлением от посещения резиденции Лазаруса Жана, дышавшей тайной. Ирен шагала, отрешившись от мира и погрузившись в собственные мысли. Симона, в свою очередь, испытывала глубокое облегчение и благодарила Бога за посланный ее семье дар.
Силуэт Кравенмора почти пропал из виду, когда Симона повернулась, чтобы в последний раз посмотреть на замок. В доме горело единственное окно, находившееся на третьем этаже западного крыла. Сквозь шторы угадывались контуры фигуры, застывшей прямо и неподвижно. В этот самый миг свет погас, и широкий оконный проем заволокло темнотой.
У себя в спальне Ирен сняла платье, позаимствованное у матери, и аккуратно сложила его на стуле. Из соседней комнаты доносились голоса Симоны и Дориана. Девочка выключила лампу и вытянулась на постели. Голубые тени плясали на белом гладком потолке, словно хоровод призраков танцевал в алмазной короне северного сияния. Тишину ласкал шелест волн, накатывавших на скалистый берег. Ирен закрыла глаза и попыталась заснуть, но тщетно.
Девочке с трудом верилось, что отныне она больше никогда не увидит свою прежнюю квартиру в Париже и ей не придется опять идти в танцевальный зал, чтобы заработать скудные гроши, которые робкие солдатики вынимали из тощих кошельков. Она понимала, что тени большого города не дотянутся в такую даль, но памяти нипочем расстояния. Ирен снова встала и подошла к окну.
Во мгле возвышалась башня маяка. Ирен уставилась на островок, окутанный белым искрящимся туманом. Где-то там, во мгле, как будто промелькнула вспышка, похожая на солнечный зайчик, брызнувший с зеркала. Через несколько секунд огонек загорелся снова и тотчас угас, на сей раз безвозвратно. Ирен нахмурилась, заметив мать, стоявшую внизу, на веранде. Симона куталась в толстый шерстяной свитер и молча смотрела на море. Ирен не требовалось разглядывать в темноте выражение ее лица, чтобы понять, что мама плачет и что обеих настигла бессонница. В первую ночь, проведенную в Доме-на-Мысе, когда перед ними открылся путь к горизонту, сулившему счастье, было особенно горько, что отца с ними больше нет.
3. Голубая лагуна
Ирен в жизни не видела столь ослепительного рассвета, как утром 22 июня 1937 года. Море сверкало, как бриллиантовый плащ под светозарным небосводом. Девочка выросла в городе и потому представить не могла, что небо бывает таким прозрачным. Островок, где возвышался маяк, теперь виднелся совершенно отчетливо, равно как и цепочка мелких рифов, торчавших из воды посреди лагуны, словно гребень морского дракона. Чуть дальше, за Английским пляжем, вдоль деревенской набережной выстроились по линеечке дома. Отражаясь в воде, они создавали акварельную картину, которая колыхалась на волнах у цепочки буйков, начинавшейся от рыбацкого причала. Жмурясь от яркого солнца, Ирен увидела рай, каким его изображал Клод Моне, любимый художник отца.
Ирен распахнула окно настежь, впустив в комнату морской ветер, пропитанный запахом соли. Чайки, гнездившиеся на уступах крутого обрыва, с любопытством покосились на нее. Новые соседи. Неподалеку от стаи птиц Ирен заметила Дориана. Брат уже расположился в укромном местечке, которое облюбовал себе среди скал, и с увлечением составлял каталог миражей или букашек… в общем, занимался тем, что он делал обычно во время своих персональных экскурсий.
Ирен размышляла, во что нарядиться, чтобы выйти на улицу. Девочке хотелось в полной мере насладиться дивным утром, казалось, выскользнувшим из прекрасного сновидения. Как вдруг на первом этаже раздался незнакомый звонкий голос. Гостья тараторила без умолку. Ирен напрягла слух и через две секунды расслышала мягкий спокойный тембр матери. Симона разговаривала с кем-то, вернее, едва успевала вставить односложные междометия в коротенькие паузы, которые иногда проскальзывали в речи собеседницы.
Одеваясь, Ирен пыталась представить по голосу, как выглядит гостья. Ирен с детства любила это занятие. Ирен закрывала глаза, прислушивалась к голосу незнакомого человека и мысленно рисовала его портрет, стараясь угадать, какого он роста и комплекции, какие у него черты лица и характер…
На сей раз в воображении возникла такая картина: молодая девушка маленького роста, эмоциональная и подвижная, брюнетка, возможно, с темными глазами. С готовым эскизом в голове Ирен решила спуститься вниз с двойной целью: утолить утренний голод сытным завтраком и, что гораздо важнее, утолить любопытство относительно владелицы звонкого голоса.
Едва ступив на первый этаж, она убедилась, что допустила всего одну ошибку: волосы девушки имели соломенный цвет. Все остальное соответствовало оригиналу в точности. Так состоялось знакомство Ирен с энергичной и словоохотливой Ханной — на слух.
После восхитительного ужина, приготовленного накануне Ханной для первой встречи семейства Совель с Лазарусом Жаном, Симона тоже постаралась не ударить в грязь лицом. Ханна поглощала пищу еще быстрее, чем говорила. Она обрушила на слушательниц лавину разнообразных историй, побасенок и сплетен о городке и его обитателях, причем выстреливала их с пулеметной скоростью. В результате у Ирен с Симоной появилось чувство, будто они знали девушку всю жизнь, хотя наслаждались ее обществом не больше пяти минут.
Отправляя в рот гренок за гренком, Ханна отдельным экстренным выпуском вкратце поведала свою биографию. В ноябре ей исполнится шестнадцать, родители живут в собственном доме в городке. Отец — рыбак, а мать — булочница. С ними жил ее двоюродный брат Исмаэль, потерявший родителей много лет назад и помогавший дяде, то есть отцу Ханны, рыбачить на шхуне. Ханна больше не ходила в школу потому, что мымра Жанни Бро, директриса местного публичного коллежа, считала ее беспросветной тупицей. Тем не менее Исмаэль учил ее читать, и с каждым днем Ханна все тверже заучивала таблицу умножения. Она обожала желтый цвет и собирала коллекцию раковин, которые искала на Английском пляже. В свободное время она больше всего на свете любила слушать спектакли по радио и ходить на танцы, которые устраивали на главной площади летом, когда в город приезжали разные оркестры. Она не пользовалась духами, но ей нравилась губная помада…
Болтовню Ханны слушать было, с одной стороны, занятно, с другой — она быстро начинала утомлять. Уничтожив свой завтрак и все, что не доела Ирен, Ханна умолкла на мгновение. Тишина, возникшая в доме, показалась сверхъестественной. Но продлилась она, конечно, недолго.
— Что, если мы пойдем погуляем вдвоем и я покажу тебе город? — спросила Ханна, внезапно воодушевившись идеей провести экскурсию по Голубой лагуне.
Ирен переглянулась с матерью.
— С удовольствием, — помедлив, ответила девочка.
На лице Ханны засияла улыбка от уха до уха.
— Не волнуйтесь, мадам Совель. Я верну ее вам целой и невредимой.
Итак, Ирен и ее новая подруга выскочили за дверь и помчались к Английскому пляжу. И в Дом-на-Мысе постепенно вернулся покой. Симона взяла чашку кофе и вышла на веранду, наслаждаясь прелестью тихого безмятежного утра. Дориан помахал ей рукой со скал.
