— Мы можем продолжить наш разговор?
— О чем ты хочешь узнать?
— Как ты тут оказался?
— Я ждал этого вопроса. Но для начала два предупреждения. Во-первых, не прерывай меня, прибереги свои вопросы на следующий раз; а во-вторых, скажу тебе прямо: я не могу открыть тебе всего. Некоторые сведения не должны просачиваться за пределы Первого Круга. Хотя сегодня я вне игры, но у меня есть определенные обязательства по отношению к общине.
Страшняк замолкает. Нет, я не буду сейчас оспаривать его убеждений, даже если я с ним не согласен. Кто они такие, чтобы решать, можно или нельзя открывать правду? Но я уже ему очень признателен за то, что он согласился рассказать мне часть этой правды. Ну а за остальным я приду в другой раз. Страшняк закрывает глаза, будто для того, чтобы лучше вспомнить подробности, и начинает рассказ монотонным и бесстрастным голосом:
— Я родился лет на шесть раньше тебя, и мои первые воспоминания связаны с появлением в Доме. Побывав на континенте, я убедился, что обрывки воспоминаний о моей прежней жизни были скорее искусственным построением моей памяти. Знай, что большой мир, окружающий нас за морем, сильно отличается от наших представлений о нем. Но я не вправе говорить с тобой об этом сейчас.
Я провел в Доме четыре года, и ни разу меня не наказывали отправкой в холодильник. Меня определили как тип П, так помечали покорных детей, которые всегда послушно делают, что им велят. После того как моя кровать хрустнула, я понял, что существует два Дома, два параллельных мира, и второй Дом — это отражение первого: в нем тоже есть спальни, спортивные залы и классы, есть даже Цезари. Нам был предоставлен выбор нашей будущей жизни. Нам показали, как живут слуги и как — солдаты. Я увидел, что слуги живут впроголодь, недосыпают и надрываются от тяжелой работы. Я содрогнулся при виде грязных соломенных тюфяков, на которых они спят вповалку, в ужасной тесноте. Мне показали огромные кольца у них в ушах. За эти кольца начальник дергал со всей силы, если слуга проявлял нерасторопность. Ну а солдаты… я видел операции, которым подвергались в больнице солдаты, видел, как мучительно потом они приходили в себя, но тогда меня привлекли некоторые стороны их жизни: погоня за живущими под землей грабителями, бои без правил, инч без доспехов и еда без ограничений. Это показалось мне тогда увлекательной игрой, полной опасностей. От нас поначалу скрывали, чем нам предстоит заниматься на континенте, и мы понятия не имели, какие пилюли нам придется глотать, чтобы стать равнодушными и не чувствовать боли. То и другое стало причиной безвременной смерти многих моих тогдашних товарищей, а погибли они при обстоятельствах, которые до сих пор мне не совсем понятны. Среди нас были и дети. Сначала предполагалось, что они будут обычными малышами в Доме, какими были ты и твои друзья. Однако операция, которая должна была уничтожить их воспоминания о прежней жизни в семье, прошла неудачно и затронула соседние зоны головного мозга, в результате чего эти ребятишки оказались не способны к обучению. Таких детей направляли прямо в солдаты. Этих мальчишек накачивали особыми наркотиками, чтобы сделать из них убийц. Из-за травмы мозга ими легче было манипулировать, а физической силы от таких солдат и не требовалось. На них было больно смотреть, но мы не успевали к ним привязаться, поскольку жизнь их была очень короткой.
После мучительной операции по пересадке костной ткани (если операция прошла успешно и не вызвала ни инфекции, ни отторжения) солдаты какое-то время были счастливы. Мы чувствовали себя неуязвимыми. Все прочие при виде нас склоняли головы; казалось, даже Цезари нас боятся. Мы учились обращаться со смертоносным оружием. Мы рисковали жизнью, зато вечером хвастались друг перед другом нашим геройством. Но постепенно началась работа, для которой мы были предназначены, и жизнь перестала казаться нам столь прекрасной. Мы видели, как мучаются и умирают наши товарищи, а потом в минуты просветления вспоминали о наших жестоких и бессмысленных поступках. Несколько месяцев назад мы даже не думали, что на такое способны. Мало-помалу по поведению многих из наших братьев стало заметно, что они хотели бы как можно скорее покончить с такой жизнью; некоторые стали злоупотреблять специальными «таблетками для храбрости». Однажды я задумался о побеге, и мне удалось оставаться в живых достаточно долго, чтобы осуществить свой замысел. Я знал, что не могу рассчитывать на новую жизнь на континенте. Меня пристрелили или забили бы насмерть, не дожидаясь, пока я сдамся. Но я рассудил так: если я останусь на острове, то моя измена хотя бы кому-то принесет пользу, ведь я смогу предоставлять информацию Рваным Ушам. Правда, осуществить мой план было не так-то просто, ибо мне понадобилось войти в доверие Первого Круга. Они велели мне убить одного из моих боевых товарищей, чтобы доказать свою преданность. Недолго думая, я совершил убийство: моей жертвой стал солдат, который много раз говорил о желании наложить на себя руки. После этого я смог начать новую жизнь. Благодаря моим советам Рваные Уши смогли лучше защититься от людей из Дома. Я постепенно завоевывал положение и дошел уже до третьего круга. Но два года назад я вышел в отставку: во время «охоты» или боя я подвергал очень большой опасности своих новых товарищей, потому что мои кости и мышцы страшно болели. Сегодня я уже мало на что годен и не могу оставаться в стоячем положении больше часа. Чувствую, как старость с каждым днем подкрадывается все ближе. Мне двадцать лет, Мето. Близится мой конец.
Он замолкает и стоит, понурив голову. Его история очень взволновала меня. Я чувствую, что мне пора уходить, но сам на это не решаюсь. Наконец он поднимает глаза и улыбается:
— До завтра, Мето. Теперь будь осторожен. Не рискуй понапрасну.
Я киваю и бегу к друзьям. Ищу глазами Клавдия и сержусь на себя за то, что так надолго его бросил. Октавий замечает мое волнение:
— Он пошел спать. Видно, землеройные работы его умотали.
Мы направляемся к нашим нишам. Марк как ни в чем не бывало спрашивает:
— Мето, мы можем сходить в душ и немного прогуляться на обратном пути. Как ты на это смотришь?
— Завтра, Марк, завтра.
Утром первым делом нахожу Клавдия. Подхожу к нему.
— Я дрых без задних ног, — сообщает он мне, — и снотворное не имеет вкуса. Думаю, именно его нам и давали в Доме. Действовать оно начинает минут через сорок пять.
— Оно идеально нам подходит.
Он соглашается и идет к нашим друзьям, чтобы поздороваться с ними. Все жалуются на ломоту и усталость от вчерашней работы.
— Наверно, мы с неделю проторчим на подземных работах, — вздыхает Марк.
Акадюг не дает нам закончить завтрак. Мы должны побросать ложки и плестись за ним в восточные коридоры. К счастью, нам сейчас предстоит сооружать крепь. Эта работа скорее техническая и не требует особых физических усилий. После обеда мы заделываем один из выходов, чтобы обмануть врага в случае атаки. Наша задача — насыпать кучу камней и щепок и потом все это зацементировать. Акадюг на наших глазах замешивает штукатурку, неотличимую по цвету от окраски окружающих скал. Мы наносим ее маленькими шпателями. В конце работы наш руководитель вырезает по свежей штукатурке складным ножичком свое имя и предлагает нам сделать то же самое. Я спрашиваю о самочувствии Гаюдака; оказывается, его уже выпустили из Промежутка, но ему еще надо несколько дней отлежаться; кроме того, он объявил, что в течение недели не будет участвовать в боевых действиях. Член общины может попросить о такой поблажке лишь однажды.
