— Нет, нет, мистер Бамбергер, так не годится, — подскочил к нему режиссер. — Вот как надо: «Карманная воровка?.. Вот оно что!»
— Не думаете ли вы, — робко промолвила Керри, — что лучше будет, если мы хоть раз попросту пройдем наши реплики, чтобы убедиться, насколько мы их знаем. Это нам было бы очень полезно.
Она заметила, что далеко не все участники спектакля знают свои роли, уж не говоря о том, какое выражение следует придать лицу при той или иной реплике.
— Очень хорошая мысль, мисс Маденда! — вмешался мистер Квинсел.
Он сидел сбоку и с серьезным видом наблюдал за происходившим, вставляя иногда замечания, на которые режиссер почти не обращал внимания.
— Пожалуй! — согласился режиссер, чуть смутившись. — Может быть, это принесет пользу.
Потом, вдруг просветлев, он авторитетным тоном заявил труппе:
— Давайте сейчас пройдем быстро наши роли, только старайтесь по возможности вкладывать больше чувства в слова!
— Прекрасно, — одобрил мистер Квинсел.
— «Моя мать, — продолжала миссис Морган, поглядывая то на мистера Бамбергера, то на тетрадку со своей ролью, — схватила эту ручонку и так сжала ее, что послышался тихий стон; мать посмотрела и увидела перед собой маленькую оборванную девочку».
— Очень хорошо! — с безнадежным видом произнес режиссер, которому теперь нечего было делать.
— «Карманная воровка!» — воскликнул мистер Бамбергер.
— Громче! — вставил режиссер, не в состоянии хоть временно воздержаться от замечаний.
— «Карманная воровка!» — завопил бедный Бамбергер.
— «Да, воровка, но которой не было еще и шести лет и к тому же с лицом ангелочка!» — «Что ты делаешь?» — крикнула ей моя мать. «Я хотела украсть», — ответила девочка. «А ты разве не знаешь, что красть нехорошо?» — обратился к ней мой отец. «Нет, не знаю, — отозвалась девочка. — Зато я знаю, как страшно быть голодной!» — «А кто велел тебе красть?» — спросила мать. «Вот она, вон она там! — Девочка указала на подъезд, в котором стояла жуткого вида женщина, кинувшаяся вдруг бежать. — Мы зовем ее „Иуда“! — добавила девочка.»
Миссис Морган произнесла все это довольно бесцветно, и режиссер был в отчаянии. Он нервно расхаживал по эстраде и, наконец, подошел к мистеру Квинселу.
— Ну, как вы находите, мистер Квинсел? — спросил он.
— О, я думаю, мы их вымуштруем, — ответил тот без особой уверенности в голосе.
— Не знаю, не знаю, — сказал режиссер. — Этот Бамбергер слишком уж мямля для любовника.
— Никого другого нет, — сказал Квинсел, возводя очи к небу. — Гаррисон в последнюю минуту надул меня. Где же нам теперь достать кого-нибудь взамен?
— Не знаю, не знаю, — снова повторил режиссер. — Но я боюсь, что он никуда не годится.
Как раз в эту минуту Бамбергер воскликнул:
— «Вы смеетесь надо мной, Пэрл!»
— Вот полюбуйтесь! — зашептал режиссер, прикрывая ладонью рот. — Боже мой! Что можно сделать с человеком, который то орет, то цедит слова?
— Сделайте, что можете, — стараясь утешить его, произнес Квинсел.
Репетиция продолжалась, и, наконец, настал момент, когда Лаура-Керри входит в комнату, чтобы объясниться со своим возлюбленным. Последний, выслушав рассказ Пэрл, успел написать письмо, в котором он отказывается от Лауры, но еще не отправил его.
Бамбергер только что закончил реплику Рэя:
— «Я должен уйти, пока она не вернулась. Ее шаги! Поздно!»
Он комкает письмо, торопясь засунуть его в карман, а в это время Керри нежным голосом начинает:
— «Рэй!»
— «Мисс… мисс Кортленд!» — запинаясь, чуть слышно выдавливает из себя Бамбергер.
Керри посмотрела на него и сразу забыла обо всех окружающих. Она начала входить в роль. Равнодушно улыбаясь, как того требовала авторская ремарка, Керри повернулась к окну и отошла от своего возлюбленного с таким видом, точно его и не было в комнате. Все это она проделала так грациозно, что нельзя было не залюбоваться ею.
— Кто такая эта женщина? — спросил режиссер, с интересом наблюдавший за сценой между Керри и Бамбергером.
— Мисс Маденда, — ответил Квинсел.
— Я знаю, как ее имя, — сказал режиссер. — Но кто она такая, чем занимается?
— Не знаю, — произнес Квинсел. — Она знакомая одного из членов нашей ложи.
— Гм, как бы то ни было, у нее больше чутья, чем у всех остальных, вместе взятых. Она хоть проявляет интерес к тому, что делает!
— И притом хорошенькая, а? — добавил Квинсел.
Режиссер отошел, не ответив на это замечание.
Во второй сцене, в бальном зале, где Лаура встречается лицом к лицу с враждебно настроенным обществом, Керри играла еще лучше и заслужила одобрительную улыбку режиссера.
Он даже соблаговолил подойти и заговорить с ней.
— Вы уже когда-нибудь выступали на сцене? — как бы вскользь спросил он.
— Нет, никогда, — ответила Керри.
— Вы так хорошо играете, что я думал, уж нет ли у вас некоторого сценического опыта?
Керри только смущенно улыбнулась.
Режиссер отошел от нее и стал слушать Бамбергера, который бездушным голосом бубнил очередную реплику.
Миссис Морган заметила эту сценку и сверкнула на Керри завистливыми черными глазами.
«Наверное, какая-нибудь захудалая актриса!» — решила она, находя удовлетворение в этой мысли и проникаясь презрением и ненавистью к Керри.
Репетиция кончилась, и Керри отправилась домой, чувствуя, что не ударила лицом в грязь. Слова режиссера все еще звучали у нее в ушах, и она горела желанием поскорее рассказать обо всем Герствуду. Пусть он знает, как хорошо она играла! Друэ тоже мог бы служить объектом для ее излияний, и она еле сдерживалась, дожидаясь, когда же он наконец спросит ее. И тем не менее сама она не заговаривала об этом. А Друэ в тот вечер думал о чем-то другом, и то, что казалось Керри столь важным, не имело большого значения в его глазах. Он не стал поддерживать разговор на эту тему, выслушав лишь то, что рассказала — не очень умело — сама Керри. Он сразу же решил, что Керри прекрасно со всем справится, и тем самым заранее избавил себя от всяких тревог. Керри была несколько раздражена и подавлена этим. Она остро ощутила безразличие Друэ и томилась желанием увидеться с Герствудом. Он казался ей единственным другом на земле. На следующее утро Друэ все же проявил интерес к сценическим успехам Керри, но впечатления от вчерашнего разговора с ним уже нельзя было исправить.
Керри получила письмо от Герствуда, извещавшего ее, что, когда она получит его послание, он уже будет ждать ее в парке. Когда она явилась, Герствуд встретил ее, сияя, точно утреннее солнце.
— Ну, дорогая, — сразу начал он, — как у вас сошло?
