– Как откуда могли взяться? – переспросил Ставрогин.
– То есть мы знаем, например, что предрассудок о боге
произошел от грома и молнии, – вдруг рванулась опять студентка, чуть не
вскакивая глазами на Ставрогина, – слишком известно, что первоначальное
человечество, пугаясь грома и молнии, обоготворило невидимого врага, чувствуя
пред ним свою слабость. Но откуда произошел предрассудок о семействе? Откуда
могло взяться само семейство?
– Это не совсем то же самое… – хотела было остановить
хозяйка.
– Я полагаю, что ответ на такой вопрос нескромен, – отвечал
Ставрогин.
– Как так? – дернулась вперед студентка.
Но в учительской группе послышалось хихиканье, которому
тотчас же отозвались с другого конца Лямшин и гимназист, а за ними сиплым
хохотом и родственник майор.
– Вам бы писать водевили, – заметила хозяйка Ставрогину.
– Слишком не к чести вашей относится, не знаю, как вас
зовут, – отрезала в решительном негодовании студентка.
– А ты не выскакивай! – брякнул майор. – Ты барышня, тебе
должно скромно держать себя, а ты ровно на иголку села.
– Извольте молчать и не смейте обращаться ко мне фамильярно
с вашими пакостными сравнениями. Я вас в первый раз вижу и знать вашего родства
не хочу.
– Да ведь я ж тебе дядя; я тебя на руках еще грудного
ребенка таскал!
– Какое мне дело, что бы вы там ни таскали. Я вас тогда не
просила таскать, значит, вам, господин неучтивый офицер, самому тогда
доставляло удовольствие. И позвольте мне заметить, что вы не смеете говорить
мне ты, если не от гражданства, и я вам раз навсегда запрещаю.
– Вот все они так! – стукнул майор кулаком по столу,
обращаясь к сидевшему напротив Ставрогину. – Нет-с, позвольте, я либерализм и
современность люблю и люблю послушать умные разговоры, но, предупреждаю, – от
мужчин. Но от женщин, но вот от современных этих разлетаек – нет-с, это боль
моя! Ты не вертись! – крикнул он студентке, которая порывалась со стула. – Нет,
я тоже слова прошу, я обижен-с.
– Вы только мешаете другим, а сами ничего не умеете сказать,
– с негодованием проворчала хозяйка.
– Нет, уж я выскажу, – горячился майор, обращаясь к
Ставрогину. – Я на вас, господин Ставрогин, как на нового вошедшего человека
рассчитываю, хотя и не имею чести вас знать. Без мужчин они пропадут, как мухи,
– вот мое мнение. Весь их женский вопрос это – один только недостаток
оригинальности. Уверяю же вас, что женский этот весь вопрос выдумали им
мужчины, сдуру, сами на свою шею, – слава только богу, что я не женат! Ни
малейшего разнообразия-с, узора простого не выдумают; и узоры за них мужчины
выдумывают! Вот-с, я ее на руках носил, с ней, десятилетней, мазурку танцевал,
сегодня она приехала, натурально лечу обнять, а она мне со второго слова
объявляет, что бога нет. Да хоть бы с третьего, а не со второго слова, а то
спешит! Ну, положим, умные люди не веруют, так ведь это от ума, а ты-то,
говорю, пузырь, ты что в боге понимаешь? Ведь тебя студент научил, а научил бы
лампадки зажигать, ты бы и зажигала.
– Вы всё лжете, вы очень злой человек, а я давеча
доказательно выразила вам вашу несостоятельность, – ответила студентка с
пренебрежением и как бы презирая много объясняться с таким человеком. – Я вам
именно говорила давеча, что нас всех учили по катехизису: «Если будешь почитать
своего отца и своих родителей, то будешь долголетним и тебе дано будет
богатство». Это в десяти заповедях. Если бог нашел необходимым за любовь предлагать
награду, стало быть, ваш бог безнравствен. Вот в каких словах я вам давеча
доказала, и не со второго слова, а потому что вы заявили права свои. Кто ж
виноват, что вы тупы и до сих пор не понимаете. Вам обидно и вы злитесь – вот
вся разгадка вашего поколения.
– Дурында! – проговорил майор.
– А вы дурак.
– Ругайся!
– Но позвольте, Капитон Максимович, ведь вы сами же говорили
мне, что в бога не веруете, – пропищал с конца стола Липутин.
– Что ж, что я говорил, я другое дело! я, может, и верую, но
только не совсем. Я хоть и не верую вполне, но все-таки не скажу, что бога
расстрелять надо. Я, еще в гусарах служа, насчет бога задумывался. Во всех
стихах принято, что гусар пьет и кутит; так-с, я, может, и пил, но, верите ли,
вскочишь ночью с постели в одних носках и давай кресты крестить пред образом,
чтобы бог веру послал, потому что я и тогда не мог быть спокойным: есть бог или
нет? До того оно мне солоно доставалось! Утром, конечно, развлечешься, и опять
вера как будто пропадет, да и вообще я заметил, что днем всегда вера несколько
пропадает.
– А не будет ли у вас карт? – зевнул во весь рот
Верховенский, обращаясь к хозяйке.
– Я слишком, слишком сочувствую вашему вопросу! – рванулась
студентка, рдея в негодовании от слов майора.
– Теряется золотое время, слушая глупые разговоры, –
отрезала хозяйка и взыскательно посмотрела на мужа.
Студентка подобралась:
– Я хотела заявить собранию о страдании и о протесте
студентов, а так как время тратится в безнравственных разговорах…
– Ничего нет ни нравственного, ни безнравственного! – тотчас
же не вытерпел гимназист, как только начала студентка.
– Это я знала, господин гимназист, гораздо прежде, чем вас
тому научили.
– А я утверждаю, – остервенился тот, – что вы – приехавший
из Петербурга ребенок, с тем чтобы нас всех просветить, тогда как мы и сами
знаем. О заповеди: «Чти отца твоего и матерь твою», которую вы не умели
прочесть, и что она безнравственна, – уже с Белинского всем в России известно.
– Кончится ли это когда-нибудь? – решительно проговорила
madame Виргинская мужу. Как хозяйка, она краснела за ничтожество разговоров,
особенно заметив несколько улыбок и даже недоумение между новопозванными
гостями.
– Господа, – возвысил вдруг голос Виргинский, – если бы кто
пожелал начать о чем-нибудь более идущем к делу или имеет что заявить, то я
предлагаю приступить, не теряя времени.
– Осмелюсь сделать один вопрос, – мягко проговорил доселе
молчавший и особенно чинно сидевший хромой учитель, – я желал бы знать,
составляем ли мы здесь, теперь, какое-нибудь заседание или просто мы собрание
обыкновенных смертных, пришедших в гости? Спрашиваю более для порядку и чтобы
не находиться в неведении.
«Хитрый» вопрос произвел впечатление; все переглянулись, каждый
как бы ожидая один от другого ответа, и вдруг все как по команде обратили
взгляды на Верховенского и Ставрогина.
– Я просто предлагаю вотировать ответ на вопрос: «Заседание
мы или нет?» – проговорила madame Виргинская.
– Совершенно присоединяюсь к предложению, – отозвался
Липутин, – хотя оно и несколько неопределенно.
