– Так это вы для одной моей забавы ее привезли?
– А то зачем же?
– А не затем, чтобы заставить меня жену убить?
– Во-от, да разве вы убили? Что за трагический человек!
– Всё равно, вы убили.
– Да разве я убил? Говорю же вам, я тут ни при капле. Однако
вы начинаете меня беспокоить…
– Продолжайте, вы сказали: «Если теперь она вам не нужна,
то…»
– То предоставьте мне, разумеется! Я отлично ее выдам за
Маврикия Николаевича, которого, между прочим, вовсе не я у саду посадил, не
возьмите еще этого в голову. Я ведь его боюсь теперь. Вот вы говорите: на
беговых дрожках, а я так-таки мимо пролепетнул… право, если с ним револьвер?..
Хорошо, что я свой захватил. Вот он (он вынул из кармана револьвер, показал и
тотчас же опять спрятал) – захватил за дальностью пути… Впрочем, я вам это
мигом слажу: у ней именно теперь сердчишко по Маврикию ноет… должно по крайней
мере ныть… и знаете – ей-богу, мне ее даже несколько жалко! Сведу с Маврикием,
и она тотчас про вас начнет вспоминать, – ему вас хвалить, а его в глаза
бранить, – сердце женщины! Ну вот вы опять смеетесь? Я ужасно рад, что вы так
развеселились. Ну что ж, идем. Я прямо с Маврикия и начну, а про тех… про
убитых… знаете, не промолчать ли теперь? Всё равно потом узнает.
– Об чем узнает? Кто убит? Что вы сказали про Маврикия
Николаевича? – отворила вдруг дверь Лиза.
– А! вы подслушивали?
– Что вы сказали сейчас про Маврикия Николаевича? Он убит?
– А! стало быть, вы не расслышали! Успокойтесь, Маврикий
Николаевич жив и здоров, в чем можете мигом удостовериться, потому что он здесь
у дороги, у садовой решетки… и, кажется, всю ночь просидел; промок, в шинели… Я
ехал, он меня видел.
– Это неправда. Вы сказали «убит»… Кто убит? – настаивала
она с мучительною недоверчивостью.
– Убита только моя жена, ее брат Лебядкин и их служанка, –
твердо заявил Ставрогин.
Лиза вздрогнула и ужасно побледнела.
– Зверский, странный случай, Лизавета Николаевна, глупейший
случай грабежа, – тотчас затрещал Петр Степанович, – одного грабежа, пользуясь
пожаром; дело разбойника Федьки Каторжного и дурака Лебядкина, который всем
показывал свои деньги… я с тем и летел… как камнем по лбу. Ставрогин едва
устоял, когда я сообщил. Мы здесь советовались: сообщить вам сейчас или нет?
– Николай Всеволодович, правду он говорит? – едва вымолвила
Лиза.
– Нет, неправду.
– Как неправду! – вздрогнул Петр Степанович. – Это еще что!
– Господи, я с ума сойду! – вскричала Лиза.
– Да поймите же по крайней мере, что он сумасшедший теперь
человек! – кричал изо всей силы Петр Степанович. – Ведь все-таки жена его
убита. Видите, как он бледен… Ведь он с вами же всю ночь пробыл, ни на минуту
не отходил, как же его подозревать?
– Николай Всеволодович, скажите как пред богом, виноваты вы
или нет, а я, клянусь, вашему слову поверю, как божьему, и на край света за
вами пойду, о, пойду! Пойду как собачка…
– Из-за чего же вы терзаете ее, фантастическая вы голова! –
остервенился Петр Степанович. – Лизавета Николаевна, ей-ей, столките меня в
ступе, он невинен, напротив, сам убит и бредит, вы видите. Ни в чем, ни в чем,
даже мыслью неповинен!.. Всё только дело разбойников, которых, наверно, через
неделю разыщут и накажут плетьми… Тут Федька Каторжный и шпигулинские, об этом
весь город трещит, потому и я.
– Так ли? Так ли? – вся трепеща ждала последнего себе
приговора Лиза.
– Я не убивал и был против, но я знал, что они будут убиты,
и не остановил убийц. Ступайте от меня, Лиза, – вымолвил Ставрогин и пошел в
залу.
Лиза закрыла лицо руками и пошла из дому. Петр Степанович
бросился было за нею, но тотчас воротился в залу.
– Так вы так-то? Так вы так-то? Так вы ничего не боитесь? –
накинулся он на Ставрогина в совершенном бешенстве, бормоча несвязно, почти
слов не находя, с пеною у рта.
Ставрогин стоял среди залы и не отвечал ни слова. Он
захватил левою рукой слегка клок своих волос и потерянно улыбался. Петр
Степанович сильно дернул его за рукав.
– Пропали вы, что ли? Так вы вот за что принялись? На всех
донесете, а сами в монастырь уйдете или к черту… Но ведь я вас всё равно
укокошу, хоть бы вы и не боялись меня!
– А, это вы трещите? – разглядел его наконец Ставрогин. –
Бегите, – очнулся он вдруг, – бегите за нею, велите карету, не покидайте ее…
Бегите, бегите же! Проводите до дому, чтобы никто не знал и чтоб она туда не
ходила… на тела… на тела… в карету силой посадите. Алексей Егорыч! Алексей
Егорыч!
– Стойте, не кричите! Она уж теперь в объятиях у Маврикия…
Не сядет Маврикий в вашу карету… Стойте же! Тут дороже кареты!
Он выхватил опять револьвер; Ставрогин серьезно посмотрел на
него.
– А что ж, убейте, – проговорил он тихо, почти
примирительно.
– Фу, черт, какую ложь натащит на себя человек! – так и
затрясся Петр Степанович. – Ей-богу бы убить! Подлинно она плюнуть на вас
должна была!.. Какая вы «ладья», старая вы, дырявая дровяная барка на слом!..
Ну хоть из злобы, хоть из злобы теперь вам очнуться! Э-эх! Ведь уж всё бы вам
равно, коли сами себе пулю в лоб просите?
Ставрогин странно усмехнулся.
– Если бы вы не такой шут, я бы, может, и сказал теперь: да…
Если бы только хоть каплю умнее…
– Я-то шут, но не хочу, чтобы вы, главная половина моя, были
шутом! Понимаете вы меня?
Ставрогин понимал, один только он, может быть. Был же
изумлен Шатов, когда Ставрогин сказал ему, что в Петре Степановиче есть
энтузиазм.
– Ступайте от меня теперь к черту, а к завтраму я что-нибудь
выдавлю из себя. Приходите завтра.
– Да? Да?
– Почем я знаю!.. К черту, к черту!
И ушел вон из залы.
– А пожалуй, еще к лучшему, – пробормотал про себя Петр
Степанович, пряча револьвер.
III
Он бросился догонять Лизавету Николаевну. Та еще недалеко
отошла, всего несколько шагов от дому. Ее задержал было Алексей Егорович,
следовавший за нею и теперь, на шаг позади, во фраке, почтительно преклонившись
и без шляпы. Он неотступно умолял ее дождаться экипажа; старик был испуган и
почти плакал.
– Ступай, барин чаю просит, некому подать, – оттолкнул его
Петр Степанович и прямо взял под руку Лизавету Николаевну.
Та не вырвала руки, но, кажется, была не при всем рассудке,
еще не опомнилась.
