— Обязательно похороним, — мягко сказала Алиша. — Но я спрашивала о прожекторах. Скоро стемнеет. Может, включим? Майкл говорит, заряда хватит.
Питер посмотрел на Майкла, и тот кивнул.
— Тогда включим.
Друзья закрыли ворота и собрались в Солнечном центре. Все, кроме Майкла, который вернулся в Щитовую. Сумерки только сгущались, и небо напоминало кровавое море. Птицы не пели — казалось, даже природа застыла в ожидании. Прожекторы включились, залив все вокруг ослепительно ярким светом.
— Ну вот, сегодня можно спать спокойно, — объявил подоспевший Майкл.
Питер кивнул. Как и остальные, он думал о том, что не решался выразить словами: еще одна ночь — и прожекторы Первой горной колонии погаснут навсегда.
— Что теперь? — спросила Алиша.
В тишине Питер чувствовал присутствие каждого из друзей. Вот Алиша, без мужества которой он не ступил бы и шагу. Вот Майкл, поджарый, повзрослевший, уже не мальчик, а мужчина. Вот Грир, мудрый и надежный, как настоящий солдат. Вот Эми… Питер думал обо всем увиденном, обо всех ушедших, и о знакомых, и о чужих… Ответ пришел сам.
— Теперь мы пойдем на войну.
74
В предрассветный час Эми тайком выбралась из дома. Дом принадлежал старухе, которую звали Тетушкой. Тетушка умерла, и они похоронили ее в саду, где она сидела перед смертью, завернувшись в покрывало. На грудь ей Питер положил старую фотографию из спальни. Земля была твердой, как камень, могилу рыли несколько часов, а закончив, решили заночевать в Тетушкином доме. «Почему бы и нет?» — сказал Питер. Эми знала: у него есть собственный дом, но возвращаться туда он совсем не хотел.
Питер почти всю ночь просидел на кухне за Тетушкиным дневником. Щурясь на свет лампы, он переворачивал страницы, исписанные бисерным почерком, а рядом в чашке остывал забытый чай.
Сейчас заснул и Питер, и Майкл, и Грир, которого в полночь сменила на мостках Алиша. Эми вышла на крыльцо и аккуратно притворила за собой дверь. Высохшую землю устилал ковер сосновых иголок — так приятно бежать босиком! Эми без труда нашла туннель под силовой магистралью, подняла крышку люка и влезла внутрь.
Эми кое-что поняла. Поняла, что чувствует его уже много дней, месяцев, лет. Он был с ней с самого начала: и в «Милагро», и когда она разучилась говорить, и когда видела корабль, и задолго до этого. Он… Тот, который не покидал ее ни на минуту, который преданно следовал за ней, который жил в ее сердце. Ее печаль была и его печалью: он тоже по ней тосковал.
Они всегда возвращаются домой, а дом Эми был везде и повсюду.
Эми выбралась из туннеля. Еще немного, и начнет светать — небо уже побледнело, мрак рассеивался, словно дымка. Эми отошла подальше от Стены в мескитовую рощицу, закрыла глаза и мысленно позвала: «Приди ко мне! Приди ко мне!»
Тишина и безмолвие.
«Приди ко мне! Приди ко мне! Приди ко мне!»
Наконец она почувствовала шорох. Не услышала, а именно почувствовала: легчайший ветерок ласкал ее ладони, шею, щеки, кончики ресниц, каждую клеточку ее души и тела. «Эми!» — выдохнул ветерок.
«Я знаю, что ты был со мной! — зарыдала Эми, и его сердце тоже зарыдало, потому что в глазах давно не осталось слез. — Знаю, что ты был рядом!»
«Эми, Эми, Эми…»
Когда Эми открыла глаза, он сидел перед ней на корточках. Она шагнула к нему, провела ладошкой по щекам, где должны были блестеть слезы, и прижала к себе. Чем крепче обнимала, тем явственнее чувствовала в себе его душу, которая ощущалась иначе, чем остальные, потому что его душа давно стала частью ее души. Воспоминания хлынули рекой — о затерянном в снегу доме, о ярких огнях карусели, о том, как он держал ее за руку, когда они вместе взлетали к темнеющему вечернему небу…
«Я знаю, я всегда знала, что ты меня любил!»
До рассвета оставались считаные секунды, над горой вставало солнце, неумолимое, как нож убийцы, а Эми все обнимала его, обнимала каждой клеточкой сердца. С мостков за ними следила Алиша, только Эми не беспокоилась: это будет их тайной, очередной закрытой для обсуждения темой. Они же не говорят о том, какая судьба уготована Питеру, хотя Алиша в курсе.
«Вспомни! — наконец попросила Эми. — Вспомни!»
Но он уже исчез — ее руки обнимали пустоту. Уолгаст легчайшей дымкой поднимался к небесам и уплывал.
Забрезжил рассвет.
Эпилог
ДОРОГА НА РОЗУЭЛЛ
Отрывок из дневника Сары Фишер
(«Книга Сары»)
Из материалов Третьей международной конференции по Североамериканскому карантинному периоду, Центр культурологии и конфликтологии Университета Нового Южного Уэльса (Индо-австралийская республика), 16–21 апреля 1003-й год п.в.
День 268-й
Третий день с тех пор, как уехали с фермы. Сегодня на заре пересекли границу Нью-Мексико. Дорога в ужасном состоянии, но Холлис утверждает, что это Шестидесятая трасса. Вокруг нас открытая равнина, на севере видны горы. Выгоревшие указатели попадаются редко, зато брошенных машин сколько угодно, некоторые заграждают дорогу, и мы теряем время. Малыш Калеб постоянно капризничает и плачет. Жаль, Эми нет, она бы его успокоила. Последнюю ночь провели под открытым небом, поэтому толком не выспались и целый день друг на друга огрызаемся. Даже Холлис не в духе. Горючее тает на глазах. Осталось лишь то, что в топливном баке, и одна канистра со склада. Холлис говорит, до Розуэлла ехать еще дней пять-шесть.
День 269-й
Хорошие новости! Мы увидели первый крест, огромный, красный, намалеванный на силосном элеваторе ярдов пятьдесят высотой. Маус стояла у стойки пулеметчика и заметила его первой. Мы все страшно обрадовались! Сегодня ночуем в бетонном бункере, он в паре шагов от элеватора. Холлис говорит, что это бывшая насосная станция. Здесь темно, сыро и повсюду трубы, зато, как обещал Грир, есть канистры с горючим. Прежде чем запереться на ночь, мы наполнили топливный бак «хаммера». Спать придется на бетонном полу, но до Альбукерка рукой подать, и ночевать под открытым небом никому не хочется.
Спать бок о бок с малышом так здорово и необычно: он даже во сне журчит, как ручеек. У меня есть новость, только Холлису я пока ничего не говорю: нужно убедиться окончательно. Впрочем, подозреваю, он уже сам догадался. Каким образом? У меня же наверняка на лице все написано! Как подумаю об этом, расплываюсь в улыбке. Сегодня, когда двигали канистры с горючим, я перехватила взгляд Маус. Что смотришь, спрашиваю, а она говорит: «Мне кажется, ты что-то хочешь мне сказать». Я сделала невинные глаза, что далось с огромным трудом. Нет, отвечаю, о чем ты? «Да так, ни о чем», — засмеялась она.
Имя выбирать рано, но, если это мальчик, хочу назвать его Джо, а если девочка — Кейт, в честь моих родителей. Надо же, как близко радость и грусть и как крепко связаны!
