Он схватил его за локоть и поставил к зеркалу. Митя, увидав
свое запачканное кровью лицо, вздрогнул и гневно нахмурился.
– Э, черт! Этого недоставало, – пробормотал он со злобой,
быстро переложил из правой руки кредитки в левую и судорожно выдернул из
кармана платок. Но и платок оказался весь в крови (этим самым платком он
вытирал голову и лицо Григорию): ни одного почти местечка не было белого, и не
то что начал засыхать, а как-то заскоруз в комке и не хотел развернуться. Митя
злобно шваркнул его об пол.
– Э, черт! Нет ли у вас какой тряпки… обтереться бы…
– Так вы только запачкались, а не ранены? Так уж лучше
вымойтесь, – ответил Петр Ильич. – Вот рукомойник, я вам подам.
– Рукомойник? Это хорошо… только куда же я это дену? – в
каком-то совсем уж странном недоумении указал он Петру Ильичу на свою пачку
сторублевых, вопросительно глядя на него, точно тот должен был решить, куда ему
девать свои собственные деньги.
– В карман суньте али на стол вот здесь положите, не
пропадут.
– В карман? Да, в карман. Это хорошо… Нет, видите ли, это
все вздор! – вскричал он, как бы вдруг выходя из рассеянности. – Видите: мы
сперва это дело кончим, пистолеты-то, вы мне их отдайте, а вот ваши деньги…
потому что мне очень, очень нужно… и времени, времени ни капли…
И, сняв с пачки верхнюю сторублевую, он протянул ее
чиновнику.
– Да у меня и сдачи не будет, – заметил тот, – у вас мельче
нет?
– Нет, – сказал Митя, поглядев опять на пачку, и, как бы
неуверенный в словах своих, попробовал пальцами две-три бумажки сверху, – нет,
всё такие же, – прибавил он и опять вопросительно поглядел на Петра Ильича.
– Да откуда вы так разбогатели? – спросил тот. – Постойте, я
мальчишку своего пошлю сбегать к Плотниковым. Они запирают поздно – вот не
разменяют ли. Эй, Миша! – крикнул он в переднюю.
– В лавку к Плотниковым – великолепнейшее дело! – крикнул и
Митя, как бы осененный какою-то мыслью. – Миша, – обернулся он к вошедшему
мальчику, – видишь, беги к Плотниковым и скажи, что Дмитрий Федорович велел
кланяться и сейчас сам будет… Да слушай, слушай: чтобы к его приходу
приготовили шампанского, этак дюжинки три, да уложили как тогда, когда в Мокрое
ездил… Я тогда четыре дюжины у них взял, – вдруг обратился он к Петру Ильичу, –
они уж знают, не беспокойся, Миша, – повернулся он опять к мальчику. – Да
слушай: чтобы сыру там, пирогов страсбургских, сигов копченых, ветчины, икры,
ну и всего, всего, что только есть у них, рублей этак на сто или на сто
двадцать, как прежде было… Да слушай: гостинцев чтобы не забыли, конфет, груш,
арбуза два или три, аль четыре – ну нет, арбуза-то одного довольно, а шоколаду,
леденцов, монпансье, тягушек – ну всего, что тогда со мной в Мокрое уложили, с
шампанским рублей на триста чтобы было… Ну, вот и теперь чтобы так же точно. Да
вспомни ты, Миша, если ты Миша… Ведь его Мишей зовут? – опять обратился он к
Петру Ильичу.
– Да постойте, – перебил Петр Ильич, с беспокойством его
слушая и рассматривая, – вы лучше сами пойдете, тогда и скажете, а он переврет.
– Переврет, вижу, что переврет! Эх, Миша, а я было тебя
поцеловать хотел за комиссию… Коли не переврешь, десять рублей тебе, скачи
скорей… Шампанское, главное шампанское чтобы выкатили, да и коньячку, и
красного, и белого, и всего этого, как тогда… Они уж знают, как тогда было.
– Да слушайте вы! – с нетерпением уже перебил Петр Ильич. –
Я говорю: пусть он только сбегает разменять да прикажет, чтобы не запирали, а
вы пойдете и сами скажете… Давайте вашу кредитку. Марш, Миша, одна нога там,
другая тут! – Петр Ильич, кажется, нарочно поскорей прогнал Мишу, потому что
тот как стал пред гостем, выпуча глаза на его кровавое лицо и окровавленные руки
с пучком денег в дрожавших пальцах, так и стоял, разиня рот от удивления и
страха, и, вероятно, мало понял изо всего того, что ему наказывал Митя.
– Ну, теперь пойдемте мыться, – сурово сказал Петр Ильич. –
Положите деньги на стол али суньте в карман… Вот так, идем. Да снимите сюртук.
И он стал ему помогать снять сюртук и вдруг опять вскрикнул:
– Смотрите, у вас и сюртук в крови!
– Это… это не сюртук. Только немного тут у рукава… А это вот
только здесь, где платок лежал. Из кармана просочилось. Я на платок-то у Фени
сел, кровь-то и просочилась, – с какою-то удивительною доверчивостью тотчас же
объяснил Митя. Петр Ильич выслушал, нахмурившись.
– Угораздило же вас; подрались, должно быть, с кем, –
пробормотал он.
Начали мыться. Петр Ильич держал кувшин и подливал воду.
Митя торопился и плохо было намылил руки. (Руки у него дрожали, как припомнил
потом Петр Ильич.) Петр Ильич тотчас же велел намылить больше и тереть больше.
Он как будто брал какой-то верх над Митей в эту минуту, чем дальше, тем больше.
Заметим кстати: молодой человек был характера неробкого.
– Смотрите, не отмыли под ногтями; ну, теперь трите лицо,
вот тут: на висках, у уха… Вы в этой рубашке и поедете? Куда это вы едете?
Смотрите, весь обшлаг правого рукава в крови.
– Да, в крови, – заметил Митя, рассматривая обшлаг рубашки.
– Так перемените белье.
– Некогда. А я вот, вот видите… – продолжал с тою же
доверчивостью Митя, уже вытирая полотенцем лицо и руки и надевая сюртук, – я
вот здесь край рукава загну, его и не видно будет под сюртуком… Видите!
– Говорите теперь, где это вас угораздило? Подрались, что
ли, с кем? Не в трактире ли опять, как тогда? Не опять ли с капитаном, как
тогда, били его и таскали? – как бы с укоризною припомнил Петр Ильич. – Кого
еще прибили… али убили, пожалуй?
– Вздор! – проговорил Митя.
– Как вздор?
– Не надо, – сказал Митя и вдруг усмехнулся. – Это я
старушонку одну на площади сейчас раздавил.
– Раздавили? Старушонку?
– Старика! – крикнул Митя, смотря Петру Ильичу прямо в лицо,
смеясь и крича ему как глухому.
– Э, черт возьми, старика, старушонку… Убили, что ли, кого?
– Помирились. Сцепились – и помирились. В одном месте.
Разошлись приятельски. Один дурак… он мне простил… теперь уж наверно простил…
Если бы встал, так не простил бы, – подмигнул вдруг Митя, – только знаете, к
черту его, слышите, Петр Ильич, к черту, не надо! В сию минуту не хочу! –
решительно отрезал Митя.
– Я ведь к тому, что охота же вам со всяким связываться… как
тогда из пустяков с этим штабс-капитаном… Подрались и кутить теперь мчитесь –
весь ваш характер. Три дюжины шампанского – это куда же столько?
– Браво! Давайте теперь пистолеты. Ей-богу, нет времени. И
хотел бы с тобой поговорить, голубчик, да времени нет. Да и не надо вовсе,
поздно говорить. А! где же деньги, куда я их дел? – вскрикнул он и принялся
совать по карманам руки.
