– Никогда, никогда я не поверю, – горячо лепетала Настя, –
что маленьких деток повивальные бабушки находят в огороде, между грядками с
капустой. Теперь уж зима, и никаких грядок нет, и бабушка не могла принести
Катерине дочку.
– Фью! – присвистнул про себя Коля.
– Или вот как: они приносят откуда-нибудь, но только тем,
которые замуж выходят.
Костя пристально смотрел на Настю, глубокомысленно слушал и
соображал.
– Настя, какая ты дура, – произнес он наконец твердо и не
горячась, – какой же может быть у Катерины ребеночек, когда она не замужем?
Настя ужасно загорячилась.
– Ты ничего не понимаешь, – раздражительно оборвала она, –
может, у нее муж был, но только в тюрьме сидит, а она вот и родила.
– Да разве у нее муж в тюрьме сидит? – важно осведомился
положительный Костя.
– Или вот что, – стремительно перебила Настя, совершенно
бросив и забыв свою первую гипотезу, – у нее нет мужа, это ты прав, но она
хочет выйти замуж, вот и стала думать, как выйдет замуж, и все думала, все
думала и до тех пор думала, что вот он у ней и стал не муж, а ребеночек.
– Ну разве так, – согласился совершенно побежденный Костя, –
а ты этого раньше не сказала, так как же я мог знать.
– Ну, детвора, – произнес Коля, шагнув к ним в комнату, –
опасный вы, я вижу, народ!
– И Перезвон с вами? – осклабился Костя и начал прищелкивать
пальцами и звать Перезвона.
– Пузыри, я в затруднении, – начал важно Красоткин, – и вы
должны мне помочь: Агафья, конечно, ногу сломала, потому что до сих пор не
является, это решено и подписано, мне же необходимо со двора. Отпустите вы меня
али нет?
Дети озабоченно переглянулись друг с другом, осклабившиеся
лица их стали выражать беспокойство. Они, впрочем, еще не понимали вполне, чего
от них добиваются.
– Шалить без меня не будете? Не полезете на шкап, не
сломаете ног? Не заплачете от страха одни?
На лицах детей выразилась страшная тоска.
– А я бы вам за то мог вещицу одну показать, пушечку медную,
из которой можно стрелять настоящим порохом.
Лица деток мгновенно прояснились.
– Покажите пушечку, – весь просиявший, проговорил Костя.
Красоткин запустил руку в свою сумку и, вынув из нее
маленькую бронзовую пушечку, поставил ее на стол.
– То-то покажите! Смотри, на колесках, – прокатил он игрушку
по столу, – и стрелять можно. Дробью зарядить и стрелять.
– И убьет?
– Всех убьет, только стоит навести, – и Красоткин
растолковал, куда положить порох, куда вкатить дробинку, показал на дырочку в
виде затравки и рассказал, что бывает откат. Дети слушали со страшным
любопытством. Особенно поразило их воображение, что бывает откат.
– А у вас есть порох? – осведомилась Настя.
– Есть.
– Покажите и порох, – протянула она с просящею улыбкой.
Красоткин опять слазил в сумку и вынул из нее маленький
пузырек, в котором действительно было насыпано несколько настоящего пороха, а в
свернутой бумажке оказалось несколько крупинок дроби. Он даже откупорил пузырек
и высыпал немножко пороху на ладонь.
– Вот, только не было бы где огня, а то так и взорвет и нас
всех перебьет, – предупредил для эффекта Красоткин.
Дети рассматривали порох с благоговейным страхом, еще
усилившим наслаждение. Но Косте больше понравилась дробь.
– А дробь не горит? – осведомился он.
– Дробь не горит.
– Подарите мне немножко дроби, – проговорил он умоляющим
голоском.
– Дроби немножко подарю, вот, бери, только маме своей до
меня не показывай, пока я не приду обратно, а то подумает, что это порох, и так
и умрет от страха, а вас выпорет.
– Мама нас никогда не сечет розгой, – тотчас же заметила
Настя.
– Знаю, я только для красоты слога сказал. И маму вы никогда
не обманывайте, но на этот раз – пока я приду. Итак, пузыри, можно мне идти или
нет? Не заплачете без меня от страха?
– За-пла-чем, – протянул Костя, уже приготовляясь плакать.
– Заплачем, непременно заплачем! – подхватила пугливою
скороговоркой и Настя.
– Ох, дети, дети, как опасны ваши лета. Нечего делать,
птенцы, придется с вами просидеть не знаю сколько. А время-то, время-то, ух!
– А прикажите Перезвону мертвым притвориться, – попросил
Костя.
– Да уж нечего делать, придется прибегнуть и к Перезвону.
Иси, Перезвон! – И Коля начал повелевать собаке, а та представлять все, что
знала. Это была лохматая собака, величиной с обыкновенную дворняжку, какой-то
серо-лиловой шерсти. Правый глаз ее был крив, а левое ухо почему-то с разрезом.
Она взвизгивала и прыгала, служила, ходила на задних лапах, бросалась на спину
всеми четырьмя лапами вверх и лежала без движения как мертвая. Во время этой
последней штуки отворилась дверь, и Агафья, толстая служанка госпожи
Красоткиной, рябая баба лет сорока, показалась на пороге, возвратясь с базара с
кульком накупленной провизии в руке. Она стала и, держа в левой руке на отвесе
кулек, принялась глядеть на собаку. Коля, как ни ждал Агафьи, представления не
прервал и, выдержав Перезвона определенное время мертвым, наконец-то свистнул
ему: собака вскочила и пустилась прыгать от радости, что исполнила свой долг.
– Вишь, пес! – проговорила назидательно Агафья.
– А ты чего, женский пол, опоздала? – спросил грозно
Красоткин.
– Женский пол, ишь пупырь!
– Пупырь?
– И пупырь. Что тебе, что я опоздала, значит, так надо, коли
опоздала, – бормотала Агафья, принимаясь возиться около печки, но совсем не
недовольным и не сердитым голосом, а, напротив, очень довольным, как будто радуясь
случаю позубоскалить с веселым барчонком.
– Слушай, легкомысленная старуха, – начал, вставая с дивана,
Красоткин, – можешь ты мне поклясться всем, что есть святого в этом мире, и
сверх того чем-нибудь еще, что будешь наблюдать за пузырями в мое отсутствие
неустанно? Я ухожу со двора.
– А зачем я тебе клястись стану? – засмеялась Агафья, – и
так присмотрю.
– Нет, не иначе как поклявшись вечным спасением души твоей.
Иначе не уйду.
– И не уходи. Мне како дело, на дворе мороз, сиди дома.
– Пузыри, – обратился Коля к деткам, – эта женщина останется
с вами до моего прихода или до прихода вашей мамы, потому что и той давно бы
воротиться надо. Сверх того, даст вам позавтракать. Дашь чего-нибудь им,
Агафья?
