– Перезвон, Перезвон!
– Ни за что не подымется, ни за что, – победоносно и
справедливо гордясь, прокричал Коля, – хоть весь свет кричи, а вот я крикну, и
в один миг вскочит! Иси, Перезвон!
Собака вскочила и принялась прыгать, визжа от радости.
Штабс-капитан вбежал с куском вареной говядины.
– Не горяча? – торопливо и деловито осведомился Коля,
принимая кусок, – нет, не горяча, а то собаки не любят горячего. Смотрите же
все, Илюшечка, смотри, да смотри же, смотри, старик, что же ты не смотришь? Я
привел, а он не смотрит!
Новая штука состояла в том, чтобы неподвижно стоящей и
протянувшей свой нос собаке положить на самый нос лакомый кусочек говядины.
Несчастный пес, не шевелясь, должен был простоять с куском на носу сколько
велит хозяин, не двинуться, не шевельнуться, хоть полчаса. Но Перезвона
выдержали только самую маленькую минутку.
– Пиль! – крикнул Коля, и кусок в один миг перелетел с носу
в рот Перезвона. Публика, разумеется, выразила восторженное удивление.
– И неужели, неужели вы из-за того только, чтоб обучить
собаку, все время не приходили! – воскликнул с невольным укором Алеша.
– Именно для того, – прокричал простодушнейшим образом Коля.
– Я хотел показать его во всем блеске!
– Перезвон! Перезвон! – защелкал вдруг своими худенькими
пальчиками Илюша, маня собаку.
– Да чего тебе! Пусть он к тебе на постель сам вскочит. Иси,
Перезвон! – стукнул ладонью по постели Коля, и Перезвон как стрела влетел к
Илюше. Тот стремительно обнял его голову обеими руками, а Перезвон мигом
облизал ему за это щеку. Илюшечка прижался к нему, протянулся на постельке и
спрятал от всех в его косматой шерсти свое лицо.
– Господи, Господи! – восклицал штабс-капитан.
Коля присел опять на постель к Илюше.
– Илюша, я тебе могу еще одну штуку показать. Я тебе пушечку
принес. Помнишь, я тебе еще тогда говорил про эту пушечку, а ты сказал: «Ах,
как бы и мне ее посмотреть!» Ну вот, я теперь и принес.
И Коля, торопясь, вытащил из своей сумки свою бронзовую
пушечку. Торопился он потому, что уж сам был очень счастлив: в другое время так
выждал бы, когда пройдет эффект, произведенный Перезвоном, но теперь поспешил,
презирая всякую выдержку: «уж и так счастливы, так вот вам и еще счастья!» Сам
уж он был очень упоен.
– Я эту штучку давно уже у чиновника Морозова наглядел – для
тебя, старик, для тебя. Она у него стояла даром, от брата ему досталась, я и
выменял ему на книжку, из папина шкафа: «Родственник Магомета, или Целительное
дурачество». Сто лет книжке, забубенная, в Москве вышла, когда еще цензуры не
было, а Морозов до этих штучек охотник. Еще поблагодарил…
Пушечку Коля держал в руке пред всеми, так что все могли
видеть и наслаждаться. Илюша приподнялся и, продолжая правою рукой обнимать
Перезвона, с восхищением разглядывал игрушку. Эффект дошел до высокой степени,
когда Коля объявил, что у него есть и порох и что можно сейчас же и выстрелить,
«если это только не обеспокоит дам». «Маменька» немедленно попросила, чтоб ей
дали поближе посмотреть на игрушку, что тотчас и было исполнено. Бронзовая
пушечка на колесках ей ужасно понравилась, и она принялась ее катать на своих
коленях. На просьбу о позволении выстрелить отвечала самым полным согласием, не
понимая, впрочем, о чем ее спрашивают. Коля показал порох и дробь.
Штабс-капитан, как бывший военный человек, сам распорядился зарядом, всыпав
самую маленькую порцию пороху, дробь же попросил отложить до другого раза.
Пушку поставили на пол, дулом в пустое место, втиснули в затравку три порошинки
и зажгли спичкой. Произошел самый блистательный выстрел. Маменька вздрогнула
было, но тотчас же засмеялась от радости. Мальчики смотрели с молчаливым
торжеством, но более всего блаженствовал, смотря на Илюшу, штабс-капитан. Коля
поднял пушечку и немедленно подарил ее Илюше, вместе с дробью и с порохом.
– Это я для тебя, для тебя! Давно приготовил, – повторил он
еще раз, в полноте счастья.
– Ах, подарите мне! Нет, подарите пушечку лучше мне! –
вдруг, точно маленькая, начала просить маменька. Лицо ее изобразило горестное
беспокойство от боязни, что ей не подарят. Коля смутился. Штабс-капитан
беспокойно заволновался.
– Мамочка, мамочка! – подскочил он к ней, – пушечка твоя,
твоя, но пусть она будет у Илюши, потому что ему подарили, но она все равно что
твоя, Илюшечка всегда тебе даст поиграть, она у вас пусть будет общая, общая…
– Нет, не хочу, чтоб общая, нет, чтобы совсем моя была, а не
Илюшина, – продолжала маменька, приготовляясь уже совсем заплакать.
– Мама, возьми себе, вот возьми себе! – крикнул вдруг Илюша.
– Красоткин, можно мне ее маме подарить? – обратился он вдруг с молящим видом к
Красоткину, как бы боясь, чтобы тот не обиделся, что он его подарок другому
дарит.
– Совершенно возможно! – тотчас же согласился Красоткин и,
взяв пушечку из рук Илюши, сам и передал ее с самым вежливым поклоном маменьке.
Та даже расплакалась от умиления.
– Илюшечка, милый, вот кто мамочку свою любит! – умиленно
воскликнула она и немедленно опять принялась катать пушку на своих коленях.
– Маменька, дай я тебе ручку поцелую, – подскочил к ней
супруг и тотчас же исполнил намерение.
– И кто еще самый милый молодой человек, так вот этот добрый
мальчик! – проговорила благодарная дама, указывая на Красоткина.
– А пороху я тебе, Илюша, теперь сколько угодно буду носить.
Мы теперь сами порох делаем. Боровиков узнал состав: двадцать четыре части
селитры, десять серы и шесть березового угля, все вместе столочь, влить воды,
смешать в мякоть и протереть через барабанную шкуру – вот и порох.
– Мне Смуров про ваш порох уже говорил, а только папа
говорит, что это не настоящий порох, – отозвался Илюша.
– Как не настоящий? – покраснел Коля, – у нас горит. Я,
впрочем, не знаю…
– Нет-с, я ничего-с, – подскочил вдруг с виноватым видом
штабс-капитан. – Я, правда, говорил, что настоящий порох не так составляется,
но это ничего-с, можно и так-с.
– Не знаю, вы лучше знаете. Мы в помадной каменной банке
зажгли, славно горел, весь сгорел, самая маленькая сажа осталась. Но ведь это
только мякоть, а если протереть через шкуру… А впрочем, вы лучше знаете, я не
знаю… А Булкина отец выдрал за наш порох, ты слышал? – обратился он вдруг к
Илюше.
– Слышал, – ответил Илюша. Он с бесконечным интересом и
наслаждением слушал Колю.
– Мы целую бутылку пороху заготовили, он под кроватью и
держал. Отец увидал. Взорвать, говорит, может. Да и высек его тут же. Хотел в
гимназию на меня жаловаться. Теперь со мной его не пускают, теперь со мной
никого не пускают. Смурова тоже не пускают, у всех прославился; говорят, что я
«отчаянный», – презрительно усмехнулся Коля. – Это все с железной дороги здесь
началось.
