Старик вскочил в испуге. Алеша с самого того времени, как он
заговорил о его матери, мало-помалу стал изменяться в лице. Он покраснел, глаза
его загорелись, губы вздрогнули… Пьяный старикашка брызгался слюной и ничего не
замечал до той самой минуты, когда с Алешей вдруг произошло нечто очень
странное, а именно с ним вдруг повторилось точь-в-точь то же самое, что сейчас
только он рассказал про «кликушу». Алеша вдруг вскочил из-за стола, точь-в-точь
как, по рассказу, мать его, всплеснул руками, потом закрыл ими лицо, упал как
подкошенный на стул и так и затрясся вдруг весь от истерического припадка
внезапных, сотрясающих и неслышных слез. Необычайное сходство с матерью
особенно поразило старика.
– Иван, Иван! скорей ему воды. Это как она, точь-в-точь как
она, как тогда его мать! Вспрысни его изо рта водой, я так с той делал. Это он
за мать свою, за мать свою… – бормотал он Ивану.
– Да ведь и моя, я думаю, мать его мать была, как вы
полагаете? – вдруг с неудержимым гневным презрением прорвался Иван. Старик
вздрогнул от его засверкавшего взгляда. Но тут случилось нечто очень странное,
правда на одну секунду: у старика действительно, кажется, выскочило из ума
соображение, что мать Алеши была и матерью Ивана…
– Как так твоя мать? – пробормотал он, не понимая. – Ты за
что это? Ты про какую мать?.. да разве она… Ах, черт! Да ведь она и твоя! Ах,
черт! Ну это, брат, затмение как никогда, извини, а я думал, Иван… Хе-хе-хе! –
Он остановился. Длинная, пьяная, полубессмысленная усмешка раздвинула его лицо.
И вот вдруг в это самое мгновение раздался в сенях страшный шум и гром,
послышались неистовые крики, дверь распахнулась и в залу влетел Дмитрий
Федорович. Старик бросился к Ивану в испуге:
– Убьет, убьет! Не давай меня, не давай! – выкрикивал он,
вцепившись в полу сюртука Ивана Федоровича.
IX
Сладострастники
Сейчас вслед за Дмитрием Федоровичем вбежали в залу и
Григорий со Смердяковым. Они же в сенях и боролись с ним, не впускали его
(вследствие инструкции самого Федора Павловича, данной уже несколько дней
назад). Воспользовавшись тем, что Дмитрий Федорович, ворвавшись в залу, на
минуту остановился, чтоб осмотреться, Григорий обежал стол, затворил на обе
половинки противоположные входным двери залы, ведшие во внутренние покои, и
стал пред затворенною дверью, раздвинув обе руки крестом и готовый защищать
вход, так сказать, до последней капли. Увидав это, Дмитрий не вскрикнул, а даже
как бы взвизгнул и бросился на Григория.
– Значит, она там! Ее спрятали там! Прочь, подлец! – Он
рванул было Григория, но тот оттолкнул его. Вне себя от ярости, Дмитрий
размахнулся и изо всей силы ударил Григория. Старик рухнулся как подкошенный, а
Дмитрий, перескочив через него, вломился в дверь. Смердяков оставался в зале,
на другом конце, бледный и дрожащий, тесно прижимаясь к Федору Павловичу.
– Она здесь, – кричал Дмитрий Федорович, – я сейчас сам
видел, как она повернула к дому, только я не догнал. Где она? Где она?
Непостижимое впечатление произвел на Федора Павловича этот
крик: «Она здесь!» Весь испуг соскочил с него.
– Держи, держи его! – завопил он и ринулся вслед за Дмитрием
Федоровичем. Григорий меж тем поднялся с полу, но был еще как бы вне себя. Иван
Федорович и Алеша побежали вдогонку за отцом. В третьей комнате послышалось,
как вдруг что-то упало об пол, разбилось и зазвенело: это была большая
стеклянная ваза (не из дорогих) на мраморном пьедестале, которую, пробегая
мимо, задел Дмитрий Федорович.
– Ату его! – завопил старик. – Караул!
Иван Федорович и Алеша догнали-таки старика и силою воротили
в залу.
– Чего гонитесь за ним! Он вас и впрямь там убьет! – гневно
крикнул на отца Иван Федорович.
– Ванечка, Лешечка, она, стало быть, здесь, Грушенька здесь,
сам, говорит, видел, что пробежала…
Он захлебывался. Он не ждал в этот раз Грушеньки, и вдруг
известие, что она здесь, разом вывело его из ума. Он весь дрожал, он как бы
обезумел.
– Да ведь вы видели сами, что она не приходила! – кричал
Иван.
– А может, через тот вход?
– Да ведь он заперт, тот вход, а ключ у вас…
Дмитрий вдруг появился опять в зале. Он, конечно, нашел тот
вход запертым, да и действительно ключ от запертого входа был в кармане у
Федора Павловича. Все окна во всех комнатах были тоже заперты; ниоткуда, стало
быть, не могла пройти Грушенька и ниоткуда не могла выскочить.
– Держи его! – завизжал Федор Павлович, только что завидел
опять Дмитрия, – он там в спальне у меня деньги украл! – И, вырвавшись от
Ивана, он опять бросился на Дмитрия. Но тот поднял обе руки и вдруг схватил
старика за обе последние космы волос его, уцелевшие на висках, дернул его и с
грохотом ударил об пол. Он успел еще два или три раза ударить лежачего каблуком
по лицу. Старик пронзительно застонал. Иван Федорович, хоть и не столь сильный,
как брат Дмитрий, обхватил того руками и изо всей силы оторвал от старика.
Алеша всею своею силенкой тоже помог ему, обхватив брата спереди.
– Сумасшедший, ведь ты убил его! – крикнул Иван.
– Так ему и надо! – задыхаясь, воскликнул Дмитрий. – А не
убил, так еще приду убить. Не устережете!
– Дмитрий! Иди отсюда вон сейчас! – властно вскрикнул Алеша.
– Алексей! Скажи ты мне один, тебе одному поверю: была здесь
сейчас она или не была? Я ее сам видел, как она сейчас мимо плетня из переулка
в эту сторону проскользнула. Я крикнул, она убежала…
– Клянусь тебе, она здесь не была, и никто здесь не ждал ее
вовсе!
– Но я ее видел… Стало быть, она… Я узнаю сейчас, где она…
Прощай, Алексей! Езопу теперь о деньгах ни слова, а к Катерине Ивановне сейчас
же и непременно: «Кланяться велел, кланяться велел, кланяться! Именно кланяться
и раскланяться!» Опиши ей сцену.
Тем временем Иван и Григорий подняли старика и усадили в
кресла. Лицо его было окровавлено, но сам он был в памяти и с жадностью
прислушивался к крикам Дмитрия. Ему все еще казалось, что Грушенька вправду
где-нибудь в доме. Дмитрий Федорович ненавистно взглянул на него уходя.
– Не раскаиваюсь за твою кровь! – воскликнул он, – берегись,
старик, береги мечту, потому что и у меня мечта! Проклинаю тебя сам и отрекаюсь
от тебя совсем…
Он выбежал из комнаты.
– Она здесь, она верно здесь! Смердяков, Смердяков, – чуть
слышно хрипел старик, пальчиком маня Смердякова.
– Нет ее здесь, нет, безумный вы старик, – злобно закричал
на него Иван. – Ну, с ним обморок! Воды, полотенце! Поворачивайся, Смердяков!
Смердяков бросился за водой. Старика наконец раздели, снесли
в спальню и уложили в постель. Голову обвязали ему мокрым полотенцем. Ослабев
от коньяку, от сильных ощущений и от побоев, он мигом, только что коснулся
подушки, завел глаза и забылся. Иван Федорович и Алеша вернулись в залу.
Смердяков выносил черепки разбитой вазы, а Григорий стоял у стола, мрачно
потупившись.
