– Когда я носил вот такой, как у вас, мешочек, так у нас
носили на левом боку, чтобы правою рукой тотчас достать; а у вас ваш мешок на
правом боку, вам неловко доставать.
Алеша безо всякой предумышленной хитрости начал прямо с
этого делового замечания, а между тем взрослому и нельзя начинать иначе, если
надо войти прямо в доверенность ребенка и особенно целой группы детей. Надо
именно начинать серьезно и деловито и так, чтобы было совсем на равной ноге;
Алеша понимал это инстинктом.
– Да он левша, – ответил тотчас же другой мальчик,
молодцеватый и здоровый, лет одиннадцати. Все остальные пять мальчиков уперлись
глазами в Алешу.
– Он и камни левшой бросает, – заметил третий мальчик. В это
мгновение в группу как раз влетел камень, задел слегка мальчика-левшу, но
пролетел мимо, хотя пущен был ловко и энергически. Пустил же его мальчик за
канавкой.
– Лупи его, сажай в него, Смуров! – закричали все. Но Смуров
(левша) и без того не заставил ждать себя и тотчас отплатил: он бросил камнем в
мальчика за канавкой, но неудачно: камень ударился в землю. Мальчик за канавкой
тотчас же пустил еще в группу камень, на этот раз прямо в Алешу, и довольно
больно ударил его в плечо. У мальчишки за канавкой весь карман был полон заготовленными
камнями. Это видно было за тридцать шагов по отдувшимся карманам его пальтишка.
– Это он в вас, в вас, он нарочно в вас метил. Ведь вы
Карамазов, Карамазов? – закричали хохоча мальчики. – Ну, все разом в него,
пали!
И шесть камней разом вылетели из группы. Один угодил
мальчику в голову, и тот упал, но мигом вскочил и с остервенением начал
отвечать в группу камнями. С обеих сторон началась непрерывная перестрелка, у
многих в группе тоже оказались в кармане заготовленные камни.
– Что вы это! Не стыдно ли, господа! Шестеро на одного, да
вы убьете его! – закричал Алеша.
Он выскочил и стал навстречу летящим камням, чтобы
загородить собою мальчика за канавкой. Трое или четверо на минутку унялись.
– Он сам первый начал! – закричал мальчик в красной рубашке
раздраженным детским голоском, – он подлец, он давеча в классе Красоткина
перочинным ножиком пырнул, кровь потекла. Красоткин только фискалить не хотел,
а этого надо избить…
– Да за что? Вы, верно, сами его дразните?
– А вот он опять вам камень в спину прислал. Он вас знает, –
закричали дети. – Это он в вас теперь кидает, а не в нас. Ну все, опять в него,
не промахивайся, Смуров!
И опять началась перестрелка, на этот раз очень злая.
Мальчику за канавкой ударило камнем в грудь; он вскрикнул, заплакал и побежал
вверх в гору, на Михайловскую улицу. В группе загалдели: «Ага, струсил, бежал,
мочалка!»
– Вы еще не знаете, Карамазов, какой он подлый, его убить
мало, – повторил мальчик в курточке, с горящими глазенками, старше всех по-видимому.
– А какой он? – спросил Алеша. – Фискал, что ли?
Мальчики переглянулись как будто с усмешкой.
– Вы туда же идете, в Михайловскую? – продолжал тот же
мальчик. – Так вот догоните-ка его… Вон видите, он остановился опять, ждет и на
вас глядит.
– На вас глядит, на вас глядит! – подхватили мальчики.
– Так вот и спросите его, любит ли он банную мочалку,
растрепанную. Слышите, так и спросите.
Раздался общий хохот. Алеша смотрел на них, а они на него.
– Не ходите, он вас зашибет, – закричал предупредительно
Смуров.
– Господа, я его спрашивать о мочалке не буду, потому что
вы, верно, его этим как-нибудь дразните, но я узнаю от него, за что вы его так
ненавидите…
– Узнайте-ка, узнайте-ка, – засмеялись мальчики.
Алеша перешел мостик и пошел в горку мимо забора прямо к
опальному мальчику.
– Смотрите, – кричали ему вслед предупредительно, – он вас
не побоится, он вдруг пырнет, исподтишка… как Красоткина.
Мальчик ждал его, не двигаясь с места. Подойдя совсем, Алеша
увидел пред собою ребенка не более девяти лет от роду, из слабых и малорослых,
с бледненьким худеньким продолговатым личиком, с большими темными и злобно
смотревшими на него глазами. Одет он был в довольно ветхий старенький
пальтишко, из которого уродливо вырос. Голые руки торчали из рукавов. На правом
коленке панталон была большая заплатка, а на правом сапоге, на носке, где
большой палец, большая дырка, видно, что сильно замазанная чернилами. В оба
отдувшиеся кармашка его пальто были набраны камни. Алеша остановился пред ним в
двух шагах, вопросительно смотря на него. Мальчик, догадавшись тотчас по глазам
Алеши, что тот его бить не хочет, тоже спустил куражу и сам даже заговорил.
– Я один, а их шесть… Я их всех перебью один, – сказал он
вдруг, сверкнув глазами.
– Вас один камень, должно быть, очень больно ударил, –
заметил Алеша.
– А я Смурову в голову попал! – вскрикнул мальчик.
– Они мне там сказали, что вы меня знаете и за что-то в меня
камнем бросили? – спросил Алеша.
Мальчик мрачно посмотрел на него.
– Я вас не знаю. Разве вы меня знаете? – допрашивал Алеша.
– Не приставайте! – вдруг раздражительно вскрикнул мальчик,
сам, однако ж, не двигаясь с места, как бы все чего-то выжидая и опять злобно
засверкав глазенками.
– Хорошо, я пойду, – сказал Алеша, – только я вас не знаю и
не дразню. Они мне сказали, как вас дразнят, но я вас не хочу дразнить,
прощайте!
– Монах в гарнитуровых штанах! – крикнул мальчик, все тем же
злобным и вызывающим взглядом следя за Алешей, да кстати и став в позу,
рассчитывая, что Алеша непременно бросится на него теперь, но Алеша повернулся,
поглядел на него и пошел прочь. Но не успел он сделать и трех шагов, как в
спину его больно ударился пущенный мальчиком самый большой булыжник, который
только был у него в кармане.
– Так вы сзади? Они правду, стало быть, говорят про вас, что
вы нападаете исподтишка? – обернулся опять Алеша, но на этот раз мальчишка с
остервенением опять пустил в Алешу камнем и уже прямо в лицо, но Алеша успел
заслониться вовремя, и камень ударил его в локоть.
– Как вам не стыдно! Что я вам сделал? – вскричал он.
Мальчик молча и задорно ждал лишь одного, что вот теперь
Алеша уж несомненно на него бросится; видя же, что тот даже и теперь не
бросается, совершенно озлился, как зверенок: он сорвался с места и кинулся сам
на Алешу, и не успел тот шевельнуться, как злой мальчишка, нагнув голову и
схватив обеими руками его левую руку, больно укусил ему средний ее палец. Он
впился в него зубами и секунд десять не выпускал его. Алеша закричал от боли,
дергая изо всей силы палец. Мальчик выпустил его наконец и отскочил на прежнюю
дистанцию. Палец был больно прокушен, у самого ногтя, глубоко, до кости;
полилась кровь. Алеша вынул платок и крепко обернул в него раненую руку.
Обертывал он почти целую минуту. Мальчишка все это время стоял и ждал. Наконец
Алеша поднял на него свой тихий взор.
