Она вскочила и, задевая ножки стульев, бросилась в спальню. Говард спал на спине, шумно похрюкивая.
— Говард, — позвала она. — Говард!
Наверное, с минуту она не могла его добудиться. Спросонья он ничего не понимал, но, когда она склонилась к нему, он всё равно увиделся ей благородным рыцарем, единственным защитником…
— Говард, Призрак Барри Фейрбразера прислал новое сообщение.
Недовольный таким резким пробуждением, Говард перевернулся на живот и зарычал в подушку.
— Про тебя, — сказала Ширли.
Они с Говардом редко разговаривали без экивоков. Ей всегда это нравилось. Но сегодня она поневоле рубила сплеча.
— Про тебя, — повторила она, — и Морин. Там сказано, что у тебя с ней… шашни.
Его большая рука скользнула по лицу и протёрла глаза. Он тёр их, как она понимала, дольше, чем требовалось.
— Что? — переспросил он, защищая глаза от света ладонью.
— У тебя шашни с Морин.
— С чего ты взяла?
Ни отрицания, ни вспышки гнева, ни оскорбительного смеха. Только осторожное требование указать источник.
С тех пор Ширли вспоминала этот миг как смерть; и в самом деле, жизнь кончилась.
VII
— Умолкни, Робби! Заткнись, чтоб тебя!
Кристал притащила Робби на автобусную остановку за несколько улиц от дома, чтобы ни Оббо, ни Терри не смогли их найти. Она не знала, хватит ли ей денег на проезд, но решила во что бы то ни стало добраться до Пэгфорда. Бабушка Кэт умерла, мистер Фейрбразер умер, но оставался Пупс Уолл, а ей ещё нужно было заделать с ним ребёнка.
— Чё он творил с тобой в комнате? — кричала Кристал на Робби, который только хныкал и ничего не отвечал.
Мобильный Терри почти разрядился. Кристал набрала номер Пупса, но телефон переключился на автоответчик.
На Чёрч-роу Пупс сосредоточенно жевал тост и подслушивал разговор (как всегда, довольно странный) отца с матерью в кабинете на другой стороне коридора. Это позволяло ему отвлечься от своих мыслей. В кармане у него завибрировал мобильный, но он не стал брать трубку. Он никого не хотел слышать. А Эндрю звонить не будет. После вчерашнего-то.
— Колин, ты знаешь, что нужно делать, — устало говорила мать. — Пожалуйста, Колин…
— Мы с ними ужинали в субботу. Накануне его смерти. Я тогда готовил еду. А что, если…
— Колин, ты ничего не подсыпал в еду!.. Боже мой, и я туда же… Колин, я не должна озвучивать такие мысли. У тебя разыгралось обсессивно-компульсивное расстройство.
— Но ведь это не исключено, Тесс, вот я и подумал: а если я что-то подсыпал…
— Тогда почему мы все ещё живы: ты, я, Мэри? Колин, ему сделали вскрытие!
— Но подробностей мы не знаем. Мэри нам вообще ничего не сказала. Наверное, не желает со мной разговаривать. Она что-то подозревает.
— Умоляю тебя, Колин…
Тесса перешла на шёпот, и расслышать уже было невозможно. У Пупса снова зазвонил мобильный. Он вытащил его из кармана. Кристал. Пупс ответил.
— Эй, — раздался её голос, перекрикивающий, как ему показалось, детский плач. — Может, встретимся?
— Да как-то… — зевнул Пупс.
Он собирался лечь поспать.
— Я на автобусе еду в Пэгфорд. Можем пересечься.
Вчера вечером он потискал у перил Гайю Боден, а она вырвалась и блеванула. Потом опять стала его хаять; он плюнул и пошёл домой.
— Прямо не знаю, — сказал Пупс.
Он совсем скис, на душе было муторно.
— Давай собирайся, — не отставала она.
Из кабинета до него доносился голос Колина:
— Это ты так говоришь, а как можно узнать наверняка? Что, если…
— Колин, мы не должны это обсуждать. Такие мысли нельзя воспринимать всерьёз.
— Как ты можешь мне такое говорить? Как же можно не воспринимать всерьёз? А если я виноват…
— Ладно, — ответил Пупс. — Через двадцать минут на площади, перед пабом.
VIII
Саманта волей-неволей вышла из гостевой спальни — ей срочно нужно было в туалет. Она пила холодную воду из-под крана, пока её не затошнило, а потом проглотила две таблетки парацетамола, достав их из аптечки над раковиной, и залезла под душ. Одевалась она, не глядя в зеркало. Всё это время она надеялась услышать хоть какой-то шум, чтобы определить местонахождение Майлза, но дом, казалось, погрузился в тишину. Может, подумала она, он повёз куда-нибудь Лекси, подальше от её алкоголички-матери, распутной, падкой на молоденьких…
(«Он учился в одном классе с Лекси!» — брызгал слюной Майлз, когда они остались с глазу на глаз в спальне.
Улучив момент, когда он отошёл от двери, она убежала в гостевую комнату.)
На неё поочерёдно накатывали тошнота и унижение. Как она мечтала забыть, что вчера перебрала, но у неё перед глазами всё ещё стояло лицо того мальчика, которого она лапала… Она помнила все выпуклости его тела, такого стройного, такого юного…
Будь на его месте Викрам Джаванда, это бы ещё куда ни шло… Ей страшно захотелось кофе. Не сидеть же всю жизнь в ванной. Но перед тем, как открыть дверь, она увидела своё отражение в зеркале и сразу подрастеряла кураж. Отёчное лицо, заплывшие глаза, резкие морщины, подчёркнутые стрессом и обезвоживанием.
«Господи, что он обо мне подумал…»
В кухне Саманта застала Майлза. Даже не посмотрев в его сторону, она подошла прямо к шкафчику, где они держали кофе.
Не успела она открыть дверцу, как Майлз сказал:
— Тут есть заваренный.
— Спасибо, — пробормотала она и налила себе полную кружку, избегая встречаться с ним глазами.
— Я отправил Лекси к маме с папой, — сообщил Майлз. — Нам нужно поговорить.
Саманта села за кухонный стол.
— Давай, — сказала она.
— «Давай» — это всё, что ты можешь сказать?
— Это ведь ты предложил поговорить.
— Вчера, — произнёс Майлз, — у папы на дне рождения, я пошёл тебя искать — и нашёл в объятиях шестнадцатилетнего…
— Правильно, шестнадцатилетнего, — подхватила Саманта. — Всё законно. Хоть что-то позитивное.
Он не поверил своим ушам.
— По-твоему, это смешно? А если бы я нализался до такой степени, чтобы не отдавать себе отчёта…
— Я отдавала себе отчёт, — сказала Саманта.
Она отказывалась быть такой, как Ширли, — накрывать всё, что неприглядно, белой салфеточкой приличия. Ей хотелось быть честной, хотелось пробить этот панцирь самодовольства, под которым она более не узнавала человека, в своё время ей полюбившегося.
