В первый же день, когда Сухвиндер вернулась в школу (Пупс всё ещё отсутствовал) и под восхищёнными взглядами прошла по коридору, ей насплетничали, что у Терри Уидон нет денег на похороны детей и установку надгробий и что гробы будут самые дешёвые.
— Очень печально, Джолли, — сказала в тот вечер её мама, когда они все вместе сели ужинать под семейными фотографиями.
Парминдер говорила так же мягко, как та женщина из полиции; при обращении к дочери в её голосе теперь не было и следа прежней резкости.
— Я попробую начать сбор денег на похороны, — сказала Сухвиндер.
Парминдер и Викрам переглянулись через кухонный стол. Им обоим претила идея просить у горожан деньги для такой цели, однако ни один из них не сказал этого вслух. Помня об изрезанных руках Сухвиндер, они теперь боялись её обидеть, и предстоящее обращение к психотерапевту тенью нависало над любой беседой.
— И ещё, — продолжала Сухвиндер с лихорадочной, как у самой Парминдер, энергией. — Думаю, отпевание нужно заказать здесь, в церкви Архангела Михаила. Как было у мистера Фейрбразера. Когда мы учились в «Сент-Томасе», Крис ходила на все службы. Я уверена, ни в какой другой церкви она не бывала.
«Божественный свет исходит из каждой души», — вспомнила Парминдер и, к удивлению Викрама, вдруг сказала:
— Да, правильно. Надо попробовать.
Бо́льшая часть расходов легла на плечи семей Джаванда и Уолл; правда, Кей Боден, Саманта Моллисон и матери нескольких девочек из гребной восьмёрки тоже внесли свою лепту. Затем Сухвиндер настояла на поездке в Филдс, чтобы разъяснить Терри, что уже сделано и по каким причинам, рассказать ей про команду по гребле и убедить, что отпевание Крис и Робби должно пройти именно в церкви Архангела Михаила.
Парминдер сходила с ума от беспокойства, когда отпускала дочку одну в Поля, да ещё в эту жуткую лачугу, но Сухвиндер не сомневалась, что всё обойдётся. И Уидоны, и Талли знали, что она пыталась спасти жизнь Робби. Дейн Талли перестал дразниться на уроках английского и отвадил от этого своих дружков.
Терри со всем соглашалась. Измождённая, грязная, она бормотала односложные ответы и оставалась ко всему безучастной. В первый момент, увидев её исколотые руки и беззубый рот, Сухвиндер испугалась, как будто ей предстоял разговор с трупом.
В церкви все присутствующие чётко разделились: обитатели Филдса рассаживались слева от прохода, а пэгфордцы — справа. Шейн и Черил Талли под руки привели в первый ряд Терри, одетую в широкое пальто с чужого плеча; она, похоже, с трудом понимала, где находится.
Гробы стояли один подле другого на похоронных дрогах. На крышке гроба Кристал лежало весло из бронзовых хризантем, на крышке гробика Робби — медвежонок из белых.
Кей Боден вспомнила комнату Робби с засаленными пластмассовыми игрушками, и во время панихиды у неё задрожали пальцы. Естественно, расследования было не избежать: местная газета поместила на первой полосе статью, суть которой сводилась к тому, что ребёнок, воспитанный двумя наркоманками, был бы жив, если бы не преступная халатность органов опеки. Мэтти, сославшись на стресс, опять взяла больничный, и все шишки посыпались на Кей, которая готовила материалы для пересмотра дела о попечительстве. Кей боялась думать, как повлияет эта статья на её шансы получить работу в Лондоне, когда в отделах социального обеспечения повсеместно идёт сокращение штатов, а тем более — как отреагирует Гайя, если им придётся задержаться в Пэгфорде… об этом даже страшно было заикаться.
Эндрю покосился на Гайю, и они обменялись едва заметными улыбками. В Хиллтоп-Хаусе полным ходом шла подготовка к переезду. Эндрю видел, что мать, с её наивным оптимизмом, надеялась пожертвовать этим домом и прекрасной панорамой ради перерождения их семьи. Она всегда молилась на Саймона, оставаясь слепой к его злобе и бесчестности, а теперь спала и видела, что всё плохое останется позади, как забытые при переезде коробки. Зато, думал Эндрю, он скоро будет на шаг ближе к Лондону; Гайя уверила его, что напилась вдрабадан и совершенно не помнит, чем занималась с Пупсом, а после похорон, если срастётся, она вполне могла бы позвать их с Сухвиндер к себе домой на чашку кофе…
Гайя, никогда прежде не бывавшая в церкви Архангела Михаила, не вслушивалась в монотонный речитатив священника; глаза её блуждали по высокому звёздному своду и многоцветью витражей. Когда впереди замаячило расставание с Пэгфордом, Гайя начала видеть в нём некую привлекательность, по которой, как ей теперь казалось, даже можно скучать…
Тесса Уолл решила сесть одна, позади всех. В результате она оказалась прямо под спокойным, пристальным взором архистратига Михаила, чья нога неизменно попирала извивающегося дьявола с рогами и хвостом. При виде двух блестящих гробов у Тессы потекли слёзы; как она ни старалась сдерживаться, её тихое всхлипывание слышали все, кто сидел поблизости. Она бы не удивилась, если бы кто-нибудь из родни Уидонов, признав в ней мать Пупса, бросился на неё с кулаками, но этого не произошло.
(Семейная жизнь Тессы оказалась вывернутой наизнанку. Колин был вне себя.
— Что-о-о ты ему сказала?!
— Он хотел познать вкус реальной жизни, — рыдала она, — оборотную сторону… неужели ты не понимаешь, откуда эта тяга к трущобам?
— Значит, ты ему сказала, что он, возможно, плод инцеста и что я хотел наложить на себя руки, когда он появился у нас в семье?
Годы безуспешных попыток их примирить… понадобилась смерть чужого ребёнка и глубинное понимание вины, чтобы довершить её старания.
Накануне вечером она услышала, как они разговаривают с глазу на глаз в мансарде у Пупса, и замерла возле нижних ступенек, навострив уши.
— …Можешь выкинуть это из головы… всё, что наговорила мама, — грубовато убеждал Колин. — У тебя ведь нет ни физических, ни умственных отклонений, правда? В таком случае… беспокоиться не о чем. Твой психолог научит, как от этого избавиться…)
Хлюпая и сморкаясь в мокрую бумажную салфетку, Тесса думала о том, как же мало она сделала для Кристал, умершей на полу в ванной… вот бы архистратиг Михаил сошёл со сверкающего витража и рассудил их всех, решил бы по справедливости, какова мера её ответственности за эти смерти, за сломанные жизни, за все беды… По другую сторону прохода вертлявый Дейн Талли вскочил со скамьи; мощная, покрытая татуировками женская рука схватила его за шиворот и усадила на место. Сквозь слёзы Тесса охнула от удивления. На толстом запястье она без труда узнала свои потерянные часики.
Сухвиндер сжималась от жалости, слыша её рыдания, но обернуться не решалась. Парминдер была страшно зла на Тессу. Объясняя, почему её руки изрезаны шрамами, Сухвиндер не могла не упомянуть Пупса Уолла. Она умоляла маму не звонить его родителям, но Тесса сама позвонила Парминдер, когда Пупс признался, что отправлял сообщения от имени Призрака Барри Фейрбразера, и Парминдер вылила на неё столько яду, что с тех пор они не разговаривали.
Странно, что Пупс сделал такое признание: он ведь взял на себя и её вину; Сухвиндер увидела в этом едва ли не попытку извиниться. Ей казалось, он всегда умел читать её мысли; знал ли он, что это она нанесла удар собственной матери? Сухвиндер сомневалась, что сможет признаться в этом новому школьному психологу, на которого её родители, похоже, возлагали большие надежды, а тем более — открыться подобревшей и раскаявшейся Парминдер…
