Лицо её было мокрым, в глазах алмазами блестели слёзы. Она всхлипнула, покачала головой, и Гэвин, сам не зная, как это произошло, прямо на пороге заключил её в объятия.
— Мэри? Что-то случилось?
Гэвин почувствовал, как она кивнула. Им совершенно ни к чему было оставаться на виду, и он ненавязчивым манёвром переместил её в прихожую. Она была такой маленькой и хрупкой, отчаянно цеплялась за него пальцами, прятала лицо у него на груди. Он с величайшей осторожностью опустил на пол свой кейс, но она всё равно отпрянула и накрыла губы руками.
— Прости… Прости… Боже мой, Гэв…
— Что стряслось?
У него изменился голос: в нём появился властный нажим, прямо как у Майлза, когда в конторе случались неприятности.
— Кто-то воспользовался… Я не… кто-то воспользовался именем…
Она жестом позвала его в домашний кабинет, загромождённый, небогатый и уютный, где на полках стояли гребные кубки Барри, а на стене висела большая фотография восьмерых вскинувших кулачки девочек-подростков с медалями на лентах. Дрожащим пальцем Мэри указала на экран монитора. Гэвин прямо в плаще опустился в кресло и увидел перед собой сайт Пэгфордского совета.
— Утром я з-забежала в кулинарию, и Морин Лоу сказала, что на сайт пришло множество соболезнований… Я решила написать слова б-благодарности. И вот… п-посмотри…
Он увидел это, прежде чем она договорила. «Саймону Прайсу не место в совете». Отправитель: «Призрак Барри Фейрбразера».
— Боже правый, — ужаснулся Гэвин.
Мэри опять расплакалась. Гэвин хотел её обнять, но не отважился сделать это в кабинете, где всё дышало присутствием Барри. В качестве компромиссного жеста он взял её за тонкое запястье и повёл по коридору в кухню.
— Тебе надо выпить, — сказал он на удивление твёрдым, начальственным голосом. — К чёрту кофе. Где у тебя крепкое?
Но он и сам уже вспомнил. При нём Барри не раз доставал бутылки из кухонного шкафа; Гэвин смешал для неё немного джина с тоником — насколько он помнил, ничего другого она до ужина не пила.
— Гэв, сейчас всего четыре часа.
— Кому какое дело? — возразил Гэвин своим новым голосом. — Выпей.
Её рыдания прервал нервный смешок; она взяла у него стакан и пригубила. Гэвин подал ей бумажное полотенце, чтобы вытереть лицо и глаза.
— Ты такой добрый, Гэв. Может быть, ты тоже что-нибудь выпьешь? Кофе… или пиво? — предложила она с очередным слабым смешком.
Он взял для себя бутылку из холодильника, снял плащ и сел напротив неё за кухонную стойку. Выпив порцию джина почти до дна, Мэри успокоилась и опять стала собой.
— Как по-твоему, кто это сделал?
— Какой-то законченный негодяй, — сказал Гэвин.
— Сейчас началась драка за вакансию в совете. Как все гда, склока разгорелась из-за Филдса. А он тут как тут: не преминул высказаться. Призрак Барри Фейрбразера. Может, это и вправду он отправил?
Гэвин точно не знал, можно ли считать это шуткой, и лишь чуть-чуть изогнул губы.
— А знаешь, мне приятно думать, что он о нас тревожится — обо мне, о детях. Но это вряд ли. Если он о ком и тревожится, то о Кристал Уидон. Знаешь, что он, скорее всего, сказал бы, будь он с нами?
Она осушила свой стакан. Гэвин считал, что коктейль был совсем не крепким, но у неё на щеках проступили пятна румянца.
— Нет, не знаю, — осторожно произнёс он.
— Он бы сказал, что у меня есть поддержка. — К своему изумлению, Гэвин услышал в её голосе недовольные нотки. — Да-да, он бы, скорее всего, сказал: «У тебя есть родня, наши общие друзья, дети, и это большое утешение, а Кристал, — Мэри заговорила на тон выше, — Кристал никому не нужна». Знаешь ли ты, чем он занимался в день нашей с ним годовщины?
— Нет, не знаю, — повторил Гэвин.
— Писал для местной газеты статью про Кристал. Про Кристал и про Филдс. Про этот чёртов Филдс. Век бы о нём не слышать. Хочу ещё джина. Мне полезно.
Не веря своим ушам, Гэвин, как робот, взял её стакан. Брак Мэри и Барри всегда казался ему идеальным, в полном смысле слова. У него и в мыслях не было, что Мэри может одобрять не каждую затею, не каждую кампанию вечно занятого Барри.
— По вечерам тренировал гребную восьмёрку, по выходным вывозил их на соревнования, — говорила она под звяканье кубиков льда, которые Гэвин бросал в стакан, — а ночами просиживал за компьютером, вербовал себе новых филдсовцев и проталкивал нужные пункты в повестку дня. И все приговаривали: «Какой прекрасный человек, какой бескорыстный, как много делает для других». — Она отхлебнула свежего джина с тоником. — Да, всё правильно. Он был прекрасным человеком. Это его и убило. В день нашей годовщины он с утра пораньше уселся за компьютер, чтобы успеть к сроку. А статью до сих пор не напечатали.
Гэвин не мог отвести от неё глаз. От гнева и алкоголя она разрумянилась. Впервые за эти дни распрямила спину.
— Это его и убило, — отчётливо повторила она, и голос её даже отдался эхом от кухонных стен. — Он делал всё и для всех. Кроме меня.
Гэвина со дня похорон Барри не покидало чувство собственной неполноценности: он размышлял о том, насколько незначительную брешь оставит его смерть в обществе. Но, глядя на Мэри, он склонялся к мысли, что лучше было бы оставить огромную брешь в одном сердце. Неужели Барри не брал в расчёт её чувства? Неужели не понимал, насколько ему повезло?
С лязгом отворилась входная дверь; по голосам, шагам, глухому стуку сбрасываемых ботинок и рюкзаков Гэвин понял, что это пришли все четверо детей.
— Привет, Гэв, — сказал восемнадцатилетний Фергюс, поцеловав Мэри в макушку. — Мам, ты никак выпиваешь?
— Это моя вина, — вступился Гэвин. — Меня и ругай.
До чего же хорошие выросли у Фейрбразеров дети! Гэвину нравилось, как они обращаются с матерью, как её обнимают, как болтают друг с дружкой и с ним. Открытые, вежливые, забавные. Ему вспомнилась Гайя: её злобное шипение, колючее молчание, ворчливость.
— Гэв, мы даже не поговорили о страховке, — вспомнила Мэри, когда кухню наводнили голодные дети.
— Ничего страшного, — поспешил с ответом Гэвин и тут же поправился: — Может быть, перейдём в гостиную или?..
— Да, пошли.
Когда Мэри слезала с высокого кухонного табурета, её немного качнуло, и он успел подхватить её под руку.
— Останешься с нами поужинать, Гэв? — окликнул его Фергюс.
— Если хочешь, оставайся, конечно, — поддержала сына Мэри.
Гэвина захлестнула теплота.
— Я с удовольствием, — сказал он. — Спасибо.
IV
— Прискорбно, — изрёк Говард Моллисон, слегка раскачиваясь на носках перед камином. — Очень прискорбно.
