В первый раз сходились они после встречи их в коридоре
трактира. Пораженный внезапным появлением Рогожина, князь некоторое время не
мог собраться с мыслями, и мучительное ощущение воскресло в его сердце. Рогожин
видимо понимал впечатление, которое производил; но хоть он и сбивался вначале,
говорил как бы с видом какой-то заученной развязности, но князю скоро
показалось, что в нем не было ничего заученного и даже никакого особенного
смущения: если была какая неловкость в его жестах и разговоре, то разве только
снаружи; в душе этот человек не мог измениться.
— Как ты… отыскал меня здесь? — спросил князь, чтобы
что-нибудь выговорить.
— От Келлера слышал (я к тебе заходил), “в парк-де пошел”:
ну, думаю, так оно и есть.
— Что такое “есть”? — тревожно подхватил князь выскочившее
слово.
Рогожин усмехнулся, но объяснения не дал.
— Я получил твое письмо, Лев Николаич; ты это всё напрасно…
и охота тебе!.. А теперь я к тебе от нее: беспременно велит тебя звать; что-то
сказать тебе очень надо. Сегодня же и просила.
— Я приду завтра. Я сейчас домой иду; ты… ко мне?
— Зачем? Я тебе всё сказал; прощай.
— Не зайдешь разве? — тихо спросил его князь.
— Чуден ты человек, Лев Николаич, на тебя подивиться надо.
Рогожин язвительно усмехнулся.
— Почему? С чего у тебя такая злоба теперь на меня? —
грустно и с жаром подхватил князь. — Ведь ты сам знаешь теперь, что всё, что ты
думал, не правда. А ведь я, впрочем, так и думал, что злоба в тебе до сих пор
на меня не прошла, и знаешь почему? Потому что ты же на меня посягнул, оттого и
злоба твоя не проходит. Говорю тебе, что помню одного того Парфена Рогожина, с
которым я крестами в тот день побратался; писал я это тебе во вчерашнем письме,
чтобы ты и думать обо всем этом бреде забыл и говорить об этом не зачинал со
мной. Чего ты сторонишься от меня? Чего руку от меня прячешь? Говорю тебе, что
всё это, что было тогда, за один только бред почитаю: я тебя наизусть во весь
тогдашний день теперь знаю, как себя самого. То, что ты вообразил, не
существовало и не могло существовать. Для чего же злоба наша будет
существовать?
— Какая у тебя будет злоба! — засмеялся опять Рогожин в
ответ на горячую, внезапную речь князя. Он действительно стоял сторонясь от
него, отступив шага на два и пряча свои руки.
— Теперь мне не стать к тебе вовсе ходить, Лев Николаич, —
медленно и сентенциозно прибавил он в заключение.
— До того уж меня ненавидишь, что ли?
— Я тебя не люблю, Лев Николаич, так зачем я к тебе пойду?
Эх, князь, ты точно как ребенок какой, захотелось игрушки — вынь да положь, а
дела не понимаешь. Это ты всё точно так в письме отписал, что и теперь
говоришь, да разве я не верю тебе? Каждому твоему слову верю и знаю, что ты
меня не обманывал никогда и впредь не обманешь; а я тебя всё-таки не люблю. Ты
вот пишешь, что ты всё забыл, и что одного только крестового брата Рогожина
помнишь, а не того Рогожина, который на тебя тогда нож подымал. Да почему ты-то
мои чувства знаешь? (Рогожин опять усмехнулся.) Да я, может, в том ни разу с
тех пор и не покаялся, а ты уже свое братское прощение мне прислал. Может, я в
тот же вечер о другом совсем уже думал, а об этом…
— И думать забыл! — подхватил князь: — да еще бы! И бьюсь об
заклад, что ты прямо тогда на чугунку и сюда в Павловск на музыку прикатил, и в
толпе ее точно так же как и сегодня следил да высматривал. Эк чем удивил! Да не
был бы ты тогда в таком положении, что об одном только и способен был думать,
так, может быть, и ножа бы на меня не поднял. Предчувствие тогда я с утра еще
имел, на тебя глядя; ты знаешь ли, каков ты тогда был? Как крестами менялись,
тут, может, и зашевелилась во мне эта мысль. Для чего ты меня к старушке тогда
водил? Свою руку этим думал сдержать? Да и не может быть, чтобы подумал, а так
только почувствовал, как и я… Мы тогда в одно слово почувствовали. Не подыми ты
руку тогда на меня (которую бог отвел), чем бы я теперь пред тобой оказался?
Ведь я ж тебя всё равно в этом подозревал, один наш грех, в одно слово! (Да не
морщись! Ну, и чего ты смеешься?) “Не каялся!” Да если б и хотел, то, может
быть, не смог бы покаяться, потому что и не любишь меня вдобавок. И будь я как
ангел пред тобою невинен, ты всё-таки терпеть меня не будешь, пока будешь
думать, что она не тебя, а меня любит. Вот это ревность, стало быть, и есть. А
только вот что я в эту неделю надумал, Парфен, и скажу тебе: знаешь ли ты, что
она тебя теперь, может больше всех любит, и так даже, что чем больше мучает,
тем больше и любит. Она этого не скажет тебе, да надо видеть уметь. Для чего
она в конце-концов за тебя всё-таки замуж идет? Когда-нибудь скажет это тебе
самому. Иные женщины даже хотят, чтоб их так любили, а она именно такого
характера! А твой характер и любовь твоя должны ее поразить! Знаешь ли, что
женщина способна замучить человека жестокостями и насмешками, и ни разу
угрызения совести не почувствует, потому что про себя каждый раз будет думать,
смотря на тебя: “вот теперь я его измучаю до смерти, да зато потом ему любовью
моею наверстаю…” Рогожин захохотал, выслушав князя.
— Да что, князь, ты и сам как-нибудь к этакой не попал ли? Я
кое-что слышал про тебя, если правда?
— Что, что ты мог слышать? — вздрогнул вдруг князь и
остановился в чрезвычайном смущении.
Рогожин продолжал смеяться. Он не без любопытства и, может
быть, не без удовольствия выслушал князя; радостное и горячее увлечение князя
очень поразило и ободрило его.
— Да и не то что слышал, а и сам теперь вижу, что правда, —
прибавил он; — ну когда ты так говорил, как теперь? Ведь этакой разговор точно
и не от тебя. Не слышал бы я о тебе такого, так и не пришел бы сюда; да еще в
парк, в полночь.
— Я тебя совсем не понимаю, Парфен Семеныч.
— Она-то давно еще мне про тебя разъясняла, а теперь я
давеча и сам рассмотрел, как ты на музыке с тою сидел. Божилась мне, вчера и
сегодня божилась, что ты в Аглаю Епанчину как кошка влюблен. Мне это, князь,
всё равно, да и дело оно не мое: если ты ее разлюбил, так она еще не разлюбила
тебя. Ты ведь знаешь, что она тебя с тою непременно повенчать хочет, слово
такое дала, хе-хе! Говорит мне: “без евтого за тебя не выйду, они в церковь, и
мы в церковь”. Что тут такое, я понять не могу и ни разу не понимал: или любит
тебя без предела, или… коли любит, так как же с другою тебя венчать хочет?
Говорит: “хочу его счастливым видеть”, значит, стало быть, любит.
— Я говорил и писал тебе, что она… не в своем уме, — сказал
князь, с мучением выслушав Рогожина.
— Господь знает! Это ты, может, и ошибся… она мне, впрочем,
день сегодня назначила, как с музыки привел ее: через три недели, а может, и
раньше, наверно, говорит, под венец пойдем; поклялась, образ сняла, поцеловала.
За тобой, стало быть, князь, теперь дело, хе-хе!
