Настасья Филипповна тоже с беспокойным любопытством глядела
на гостей.
Ганя, наконец, опомнился.
— Но позвольте, что же это, наконец, значит? — громко
заговорил он, строго оглядев вошедших и обращаясь преимущественно к Рогожину: —
вы не в конюшню, кажется, вошли, господа, здесь моя мать и сестра…
— Видим, что мать и сестра, — процедил сквозь зубы Рогожин.
— Это и видно, что мать и сестра, — поддакнул для контенансу
Лебедев.
Господин с кулаками, вероятно, полагая, что пришла минута,
начал что-то ворчать.
— Но однако же! — вдруг и как-то не в меру, взрывом,
возвысил голос Ганя: — во-первых, прошу отсюда всех в залу, а потом позвольте
узнать…
— Вишь, не узнает! — злобно осклабился Рогожин, не трогаясь
с места: — Рогожина не узнал?
— Я, положим, с вами где-то встречался, но…
— Вишь, где-то встречался! Да я тебе всего только три месяца
двести рублей отцовских проиграл, с тем и умер старик, что не успел узнать; ты
меня затащил, а Книф передергивал. Не узнаешь? Птицын-то свидетелем! Да покажи
я тебе три целковых, вынь теперь из кармана, так ты на Васильевский за ними
доползешь на карачках, — вот ты каков! Душа твоя такова! Я и теперь тебя за
деньги приехал всего купить, ты не смотри, что я в таких сапогах вошел, у меня
денег, брат, много, всего тебя и со всем твоим живьем куплю… захочу, всех вас
куплю! Всё куплю! — разгорячался и как бы хмелел всё более и более Рогожин. —
Э-эх! — крикнул он: — Настасья Филипповна! Не прогоните, скажите словцо:
венчаетесь вы с ним или нет?
Рогожин задал свой вопрос как потерянный, как божеству
какому-то, но с смелостью приговоренного к казни, которому уже нечего терять. В
смертной тоске ожидал он ответа.
Настасья Филипповна обмерила его насмешливым и высокомерным
взглядом, но взглянула на Варю и на Нину Александровну, поглядела на Ганю и
вдруг переменила тон.
— Совсем нет, что с вами? И с какой стати вы вздумали
спрашивать? — ответила она тихо и серьезно, и как бы с некоторым удивлением.
— Нет? Нет!! — вскричал Рогожин, приходя чуть не в
исступление от радости: — так нет же?! А мне сказали они… Ах! Ну!.. Настасья
Филипповна! Они говорят, что вы помолвились с Ганькой! С ним-то? Да разве это
можно? (Я им всем говорю!) Да я его всего за сто рублей куплю, дам ему тысячу,
ну три, чтоб отступился, так он накануне свадьбы бежит, а невесту всю мне
оставит. Ведь так, Ганька, подлец! Ведь уж взял бы три тысячи! Вот они, вот! С
тем и ехал, чтобы с тебя подписку такую взять; сказал: куплю, — и куплю!
— Ступай вон отсюда, ты пьян! — крикнул красневший и
бледневший попеременно Ганя.
За его окриком вдруг послышался внезапный взрыв нескольких
голосов; вся команда Рогожина давно уже ждала первого вызова. Лебедев что-то с
чрезвычайным старанием нашептывал на ухо Рогожину.
— Правда, чиновник! — ответил Рогожин: — правда, пьяная
душа! Эх, куда ни шло. Настасья Филипповна! — вскричал он, глядя на нее, как
полоумный, робея и вдруг ободряясь до дерзости: — вот восемнадцать тысяч! — и
он шаркнул пред ней на столик пачку в белой бумаге, обернутую накрест шнурками.
— вот! И… и еще будет!
Он не осмелился договорить чего ему хотелось.
— Ни-ни-ни! — зашептал ему снова Лебедев, с страшно
испуганным видом; можно было угадать, что он испугался громадности суммы и
предлагал попробовать с несравненно меньшего.
— Нет, уж в этом ты, брат, дурак, не знаешь, куда зашел… да
видно и я дурак с тобой вместе! — спохватился и вздрогнул вдруг Рогожин под
засверкавшим взглядом Настасьи Филипповны. — Э-эх! соврал я, тебя послушался, —
прибавил он с глубоким раскаянием.
Настасья Филипповна, вглядевшись в опрокинутое лицо
Рогожина, вдруг засмеялась.
— Восемнадцать тысяч, мне? Вот сейчас мужик и скажется! —
прибавила она вдруг с наглою фамильярностью и привстала с дивана, как бы
собираясь ехать. Ганя с замиранием сердца наблюдал всю сцену.
— Так сорок же тысяч, сорок, а не восемнадцать, — закричал
Рогожин; — Ванька Птицын и Бискуп к семи часам обещались сорок тысяч
представить. Сорок тысяч! Все на стол.
Сцена выходила чрезвычайно безобразная, но Настасья
Филипповна продолжала смеяться и не уходила, точно и в самом деле с намерением
протягивала ее. Нина Александровна и Варя тоже встали с своих мест и испуганно,
молча, ждали, до чего это дойдет; глаза Вари сверкали, и на Нину Александровну
всё это подействовало болезненно; она дрожала и, казалось, тотчас упадет в
обморок.
— А коли так — сто! Сегодня же сто тысяч представлю! Птицын,
выручай, руки нагреешь!
— Ты с ума сошел! — прошептал вдруг Птицын, быстро подходя к
нему и хватая его за руку: — ты пьян, за будочниками пошлют. Где ты находишься?
— Спьяна врет, — проговорила Настасья Филипповна, как бы
поддразнивая его.
— Так не вру же, будут! К вечеру будут. Птицын, выручай,
процентная душа, что хошь бери, доставай к вечеру сто тысяч; докажу, что не
постою! — одушевился вдруг до восторга Рогожин.
— Но, однако, что же это такое? — грозно и внезапно
воскликнул рассердившийся Ардалион Александрович, приближаясь к Рогожину.
Внезапность выходки молчавшего старика придала ей много комизма. Послышался
смех.
— Это еще откуда? — засмеялся Рогожин: — пойдем, старик,
пьян будешь!
— Это уж подло! — крикнул Коля, совсем плача от стыда и
досады.
— Да неужели же ни одного между вами не найдется, чтоб эту
бесстыжую отсюда вывести! — вскрикнули вдруг, вся трепеща от гнева, Варя.
— Это меня-то бесстыжею называют! — с пренебрежительною
веселостью отпарировала Настасья Филипповна: — а я-то как дура приехала их к
себе на вечер звать! Вот как ваша сестрица меня третирует, Гаврила
Ардалионович!
Несколько времени Ганя стоял как молнией пораженный при
выходке сестры; но увидя, что Настасья Филипповна этот раз действительно
уходит, как исступленный бросился на Варю и в бешенстве схватил ее за руку:
— Что ты сделала? — вскричал он, глядя на нее, как бы желая
испепелить ее на этом же месте. Он решительно потерялся и плохо соображал.
— Что сделала? Куда ты меня тащишь? Уж не прощения ли
просить у ней, за то, что она твою мать оскорбила и твой дом срамить приехала,
низкий ты человек? — крикнула опять Варя, торжествуя и с вызовом смотря на
брата.
Несколько мгновений они простояли так друг против друга,
лицом к лицу. Ганя всё еще держал ее руку в своей руке. Варя дернула раз,
другой, изо всей силы, но не выдержала и вдруг, вне себя, плюнула брату в лицо.
— Вот так девушка! — крикнула Настасья Филипповна. — Браво,
Птицын, я вас поздравляю!
