— Марьи Александровны нет дома, — проговорила она, особенно
вглядываясь в генерала, — уехали с барышней, с Александрой Михайловной, к
бабушке.
— И Александра Михайловна с ними, о боже какое несчастье! И
вообразите, сударыня, всегда-то мне такое несчастье! Покорнейше прошу вас
передать мой поклон, а Александре Михайловне, чтобы припомнили… одним словом,
передайте им мое сердечное пожелание того, чего они сами себе желали в четверг,
вечером, при звуках баллады Шопена; они помнят… Мое сердечное пожелание!
Генерал Иволгин и князь Мышкин!
— Не забуду-с, — откланивалась дама, ставшая доверчивее.
Сходя вниз по лестнице, генерал, еще с неостывшим жаром, продолжал сожалеть,
что они не застали, и что князь лишился “такого очаровательного знакомства.
— Знаете, мой милый, я несколько поэт в душе, — заметили вы
это? А впрочем… впрочем, кажется, мы не совсем туда заходили, — заключил он
вдруг совершенно неожиданно: — Соколовичи, я теперь вспомнил, в другом доме
живут и даже, кажется, теперь в Москве. Да, я несколько ошибся, но это… ничего.
— Я только об одном хотел бы знать, — уныло заметил князь, —
совершенно ли должен я перестать на вас рассчитывать и уж не отправиться ли мне
одному?
— Перестать? Рассчитывать? Одному? Но с какой же стати,
когда для меня это составляет капитальнейшее предприятие, от которого так много
зависит в судьбе всего моего семейства? Но, молодой друг мой, вы плохо знаете
Иволгина. Кто говорит “Иволгин”, тот говорит “стена”: надейся на Иволгина как
на стену, вот как говорили еще в эскадроне, с которого начал я службу. Мне вот
только по дороге на минутку зайти в один дом, где отдыхает душа моя, вот уже
несколько лет, после тревог и испытаний…
— Вы хотите зайти домой?
— Нет! Я хочу… к капитанше Терентьевой, вдове капитана
Терентьева, бывшего моего подчиненного… и даже друга… Здесь, у капитанши, я
возрождаюсь духом, и сюда несу мои житейские и семейные горести… И так как
сегодня я именно с большим нравственным грузом, то я…
— Мне кажется, я и без того сделал ужасную глупость, —
пробормотал князь, — что давеча вас потревожил. К тому же вы теперь… Прощайте!
— Но я не могу, не могу же отпустить вас от себя, молодой
друг мой! — вскинулся генерал: — вдова, мать семейства, и извлекает из своего
сердца те струны, которые отзываются во всем моем существе. Визит к ней, — это
пять минут, в этом доме я без церемонии, я тут почти-что живу, умоюсь, сделаю
самый необходимый туалет, и тогда на извозчике мы пустимся к Большому Театру.
Будьте уверены, что я нуждаюсь в вас на весь вечер… Вот в этом доме, мы уже и
пришли… А, Коля, ты уже здесь? Что, Марфа Борисовна дома, или ты сам только-что
пришел?
— О, нет, — отвечал Коля, как раз столкнувшийся вместе с
ними в воротах дома, — я здесь давным-давно, с Ипполитом, ему хуже, сегодня
утром лежал. Я теперь за картами в лавочку спускался. Марфа Борисовна вас ждет.
Только, папаша, ух как вы!.. — заключил Коля, пристально вглядываясь в походку
и в стойку генерала. — Ну уж, пойдемте!
Встреча с Колей побудила князя сопровождать генерала и к
Марфе Борисовне, но только на одну минуту. Князю нужен был Коля; генерала же он
во всяком случае решил бросить и простить себе не мог, что вздумал давеча на
него понадеяться. Взбирались долго, в четвертый этаж, и по черной лестнице.
— Князя познакомить хотите? — спросил Коля дорогой.
— Да, друг мой, познакомить: генерал Иволгин и князь Мышкин,
но что… как… Марфа Борисовна…
— Знаете, папаша, лучше бы вам не ходить! Съест! Третий день
носа не кажете, а она денег ждет. Вы зачем ей денег-то обещали? Вечно-то вы
так! Теперь и разделывайтесь.
В четвертом этаже остановились пред низенькою дверью..
Генерал видимо робел и совал вперед князя.
— А я останусь здесь, — бормотал он, — я хочу сделать
сюрприз…
Коля вошел первый. Какая-то дама, сильно набеленная и
нарумяненная, в туфлях, в куцавейке и с волосами, заплетенными в косички, лет
сорока, выглянула из дверей, и сюрприз генерала неожиданно лопнул. Только-что
дама увидала его, как немедленно закричала:
— Вот он, низкий и эхидный человек, так и ждало мое сердце!
— Войдемте, это так, — бормотал генерал князю, всё еще
невинно отсмеиваясь.
Но это не было так. Едва только вошли они чрез темную и
низенькую переднюю, в узенькую залу, обставленную полдюжиной плетеных стульев и
двумя ломберными столиками, как хозяйка немедленно стала продолжать каким-то
заученно-плачевным и обычным голосом:
— И не стыдно, не стыдно тебе, варвар и тиран моего
семейства, варвар и изувер! Ограбил меня всю, соки высосал и тем еще недоволен!
Доколе переносить я тебя буду, бесстыдный и бесчестный ты человек!
— Марфа Борисовна, Марфа Борисовна! Это… князь Мышкин.
Генерал Иволгин и князь Мышкин, — бормотал трепетавший и потерявшийся генерал.
— Верите ли вы, — вдруг обратилась капитанша к князю, —
верите ли вы, что этот бесстыдный человек не пощадил моих сиротских детей! Всё
ограбил, всё перетаскал, всё продал и заложил, ничего не оставил. Что я с
твоими заемными письмами делать буду, хитрый и бессовестный ты человек?
Отвечай, хитрец, отвечай мне, ненасытное сердце: чем, чем я накормлю моих
сиротских детей? Вот появляется пьяный и на ногах не стоит… Чем прогневала я
господа бога, гнусный и безобразный хитрец, отвечай?
Но генералу было не до того.
— Марфа Борисовна, двадцать пять рублей… всё, что могу
помощью благороднейшего друга. Князь! Я жестоко ошибся! Такова… жизнь… А
теперь… извините, я слаб, — продолжал генерал, стоя посреди комнаты и
раскланиваясь во все стороны; — я слаб, извините! Леночка! подушку… милая!
Леночка, восьмилетняя девочка, немедленно сбегала за
подушкой и принесла ее на клеенчатый, жесткий и ободранный диван. Генерал сел
на него, с намерением еще много сказать, но только что дотронулся до дивана,
как тотчас же склонился на бок, повернулся к стене и заснул сном праведника.
Марфа Борисовна церемонно и горестно показала князю стул у ломберного стола,
сама села напротив, подперла рукой правую щеку и начала молча вздыхать, смотря
на князя. Трое маленьких детей, две девочки и мальчик, из которых Леночка была
старшая, подошли к столу, все трое положили на стол руки, и все трое тоже
пристально стали рассматривать князя. Из другой комнаты показался Коля.
— Я очень рад, что вас здесь встретил, Коля, — обратился к
нему князь, — не можете ли вы мне помочь? — Мне непременно нужно быть у
Настасьи Филипповны. Я просил давеча Ардалиона Александровича, но он вот
заснул. Проводите меня, потому я не знаю ни улиц, ни дороги. Адрес, впрочем,
имею: у Большого Театра, дом Мытовцовой.
— Настасья-то Филипповна? Да она никогда и не живала у Большого
Театра, а отец никогда и не бывал у Настасьи Филипповны, если хотите знать;
странно, что вы от него чего-нибудь ожидали. Она живет близ Владимирской, у
Пяти Углов, это гораздо ближе отсюда. Вам сейчас? Теперь половина десятого.
Извольте, я вас доведу.
