Настасья Филипповна с любопытством обернулась к князю.
— Правда? — спросила она.
— Правда, — прошептал князь.
— Возьмете как есть, без ничего!
— Возьму, Настасья Филипповна…
— Вот и новый анекдот! — пробормотал генерал: — Ожидать было
можно.
Князь скорбным, строгим и проницающим взглядом смотрел в
лицо продолжавшей его оглядывать Настасьи Филипповны.
— Вот еще нашелся! — сказала она вдруг, обращаясь опять к
Дарье Алексеевне: — а ведь впрямь от доброго сердца, я его знаю. Благодетеля
нашла! А впрочем, правду, может, про него говорят, что… того. Чем жить-то
будешь, коли уж так влюблен, что Рогожинскую берешь, за себя-то, за князя-то?…
— Я вас честную беру, Настасья Филипповна, а не Рогожинскую,
— сказал князь.
— Это я-то честная?
— Вы.
— Ну, это там… из романов! Это, князь-голубчик, старые
бредни, а нынче свет поумнел, и всё это вздор! Да и куда тебе жениться, за
тобой за самим еще няньку нужно!
Князь встал и дрожащим, робким голосом, но в то же время с
видом глубоко убежденного человека произнес:
— Я ничего не знаю, Настасья Филипповна, я ничего не видел,
вы правы, но я… я сочту, что вы мне, а не я сделаю честь. Я ничто, а вы
страдали и из такого ада чистая вышли, а это много. К чему же вы стыдитесь, да
с Рогожиным ехать хотите? Это лихорадка… Вы господину Тоцкому семьдесят тысяч
отдали и говорите, что всё, что здесь есть, всё бросите, этого никто здесь не
сделает. Я вас… Настасья Филипповна… люблю. Я умру за вас, Настасья Филипповна.
Я никому не позволю про вас слова сказать, Настасья Филипповна… Если мы будем
бедны, я работать буду, Настасья Филипповна…
При последних словах послышалось хихиканье Фердыщенка,
Лебедева, и даже генерал про себя как-то крякнул с большим неудовольствием.
Птицын и Тоцкий не могли не улыбнуться, но сдержались. Остальные просто
разинули рты от удивления.
— …Но мы, может быть, будем не бедны, а очень богаты,
Настасья Филипповна, — продолжал князь тем же робким голосом. — Я, впрочем, не
знаю наверно, и жаль, что до сих пор еще узнать ничего не мог в целый день, но
я получил в Швейцарии письмо из Москвы, от одного господина Салазкина, и он
меня уведомляет, что я будто бы могу получить очень большое наследство. Вот это
письмо…
Князь действительно вынул из кармана письмо.
— Да он уж не бредит ли? — пробормотал генерал: —
сумасшедший дом настоящий! На мгновение последовало некоторое молчание.
— Вы, кажется, сказали, князь, что письмо к вам от
Салазкина? — спросил Птицын: — это очень известный в своем кругу человек; это
очень известный ходок по делам, и если действительно он вас уведомляет, то
вполне можете верить. К счастию, я руку знаю, потому что недавно дело имел…
Если бы вы дали мне взглянуть, может быть, мог бы вам что-нибудь и сказать.
Князь, молча, дрожащею рукой протянул ему письмо.
— Да что такое, что такое? — спохватился генерал, смотря на
всех как полоумный: — да неужто наследство?
Все устремили взгляды на Птицына, читавшего письмо. Общее
любопытство получило новый и чрезвычайный толчек. Фердыщенку не сиделось;
Рогожин смотрел в недоумении и в ужасном беспокойстве переводил взгляды то на
князя, то на Птицына. Дарья Алексеевна в ожидании была как на иголках. Даже
Лебедев не утерпел, вышел из своего угла, и, согнувшись в три погибели, стал
заглядывать в письмо чрез плечо Птицына, с видом человека, опасающегося, что
ему .сейчас дадут за это колотушку.
XVI.
— Верное дело, — объявил, наконец, Птицын, складывая письмо
и передавая его князю. — Вы получаете безо всяких хлопот, по неоспоримому
духовному завещанию вашей тетки, чрезвычайно большой капитал.
— Быть не может! — воскликнул генерал, точно выстрелил.
Все опять разинули рты.
Птицын объяснил, обращаясь преимущественно к Ивану
Федоровичу, что у князя пять месяцев тому назад умерла тетка, которой он
никогда не знал лично, родная и старшая сестра матери князя, дочь московского
купца третьей гильдии, Папушина, умершего в бедности и в банкротстве. Но
старший, родной брат этого Папушина, недавно также умерший, был известный
богатый купец. С год тому назад у него умерли почти в один и тот же месяц два
его единственные сына. Это так его поразило, что старик недолго спустя сам
заболел и умер. Он был вдов, совершенно никого наследников, кроме тетки князя,
родной племянницы Папушина, весьма бедной женщины и приживавшей в чужом доме.
Во время получения наследства эта тетка уже почти умирала от водяной, но тотчас
же стала разыскивать князя, поручив это Салазкину, и успела сделать завещание.
Повидимому, ни князь, ни доктор, у которого он жил в Швейцарии, не захотели
ждать официальных уведомлений или делать справки, а князь, с письмом Салазкина
в кармане, решился отправиться сам…
— Одно только могу вам сказать, — заключил Птицын, обращаясь
к князю, — что всё это должно быть бесспорно и право, и всё, что пишет вам
Салазкин о бесспорности и законности вашего дела, можете принять как за чистые
деньги в кармане. Поздравляю вас, князь! Может быть, тоже миллиона полтора
получите, а пожалуй, что и больше. Папушин был очень богатый купец.
— Ай да последний в роде князь Мышкин! — завопил Фердыщенко.
— Ура! — пьяным голоском прохрипел Лебедев.
— А я-то ему давеча двадцать пять целковых ссудил, бедняжке,
ха-ха-ха! Фантасмагория, да и только! — почти ошеломленный от изумления,
проговорил генерал: — ну, поздравляю, поздравляю! — и, встав с места, подошел к
князю обнять его. За ним стали вставать и другие, и тоже полезли к князю. Даже
отретировавшиеся за портьеру стали появляться в гостиной. Пошел смутный говор,
восклицания, раздались даже требования шампанского; всё затолкалось,
засуетилось. На мгновение чуть не позабыли Настасью Филипповну, и что всё-таки
она хозяйка своего вечера. Но мало-по-малу всем почти разом представилась идея,
что князь только-что сделал ей предложение. Дело, стало быть, представлялось
еще втрое более сумасшедшим и необыкновенным, чем прежде. Глубоко изумленный
Тоцкий пожимал плечами; почти только он один и сидел, остальная толпа вся в
беспорядке теснилась вокруг стола. Все утверждали потом, что с этого-то
мгновения Настасья Филипповна и помешалась. Она продолжала сидеть и некоторое
время оглядывала всех странным, удивленным каким-то взглядом, как бы не понимая
и силясь сообразить. Потом она вдруг обратилась к князю и, грозно нахмурив
брови, пристально его разглядывала; но это было на мгновение; может быть, ей
вдруг показалось, что всё это шутка, насмешка; но вид князя тотчас ее
разуверил. Она задумалась, опять потом улыбнулась, как бы не сознавая ясно
чему…
— Значит, в самом деле княгиня! — прошептала она про себя
как бы насмешливо и, взглянув нечаянно на Дарья Алексеевну, засмеялась. —
Развязка неожиданная… я… не так ожидала… Да что же вы, господа, стоите,
сделайте одолжение, садитесь, поздравьте меня с князем! Кто-то, кажется, просил
шампанского; Фердыщенко, сходите, прикажите. Катя, Паша, — увидала она вдруг в
дверях своих девушек, — подите сюда, я замуж выхожу, слышали? За князя, у него
полтора миллиона, он князь Мышкин и меня берет!
