— Да и с богом, матушка, пора! Нечего пропускать-то! —
крикнула Дарья Алексеевна, глубоко потрясенная происшедшим.
— Да садись же подле меня, князь, — продолжала Настасья
Филипповна, — вот так, а вот и вино несут, поздравьте же, господа!
— Ура! — крикнуло множество голосов. Многие затеснились к
вину, в том числе были почти все Рогожинцы. Но хоть они и кричали, и готовы
были кричать, но многие из них, несмотря на всю странность обстоятельств и
обстановки, почувствовали, что декорация переменяется. Другие были в смущении и
ждали недоверчиво. А многие шептали друг другу, что ведь дело это самое
обыкновенное, что мало ли на ком князья женятся, и цыганок из таборов берут.
Сам Рогожин стоял и глядел, искривив лицо в неподвижную, недоумевающую улыбку.
— Князь, голубчик, опомнись! — с ужасом шепнул генерал,
подойдя с боку и дергая князя за рукав.
Настасья Филипповна заметила и захохотала.
— Нет, генерал! Я теперь и сама княгиня, слышали, — князь
меня в обиду не даст! Афанасий Иванович, поздравьте вы-то меня; я теперь с
вашею женой везде рядом сяду; как вы думаете, выгодно такого мужа иметь?
Полтора миллиона, да еще князь, да еще, говорят, идиот в придачу, чего лучше?
Только теперь и начнется настоящая жизнь! Опоздал, Рогожин! Убирай свою пачку,
я за князя замуж выхожу и сама богаче тебя!
Но Рогожин постиг в чем дело. Невыразимое страдание
отпечатлелось в лице его. Он всплеснул руками, и стон вырвался из его груди.
— Отступись! — прокричал он князю. Кругом засмеялись.
— Это для тебя отступиться-то, — торжествуя подхватила Дарья
Алексеевна: — ишь, деньги вывалил на стол, мужик! Князь-то замуж берет, а ты
безобразничать явился!
— И я беру! Сейчас беру, сию минуту! Всё отдам…
— Ишь, пьяный из кабака, выгнать тебя надо! — в негодовании
повторила Дарья Алексеевна.
Смех пошел пуще.
— Слышишь, князь, — обратилась к нему Настасья Филипповна, —
вот как твою невесту мужик торгует.
— Он пьян, — сказал князь. — Он вас очень любит.
— А не стыдно тебе потом будет, что твоя невеста чуть с
Рогожиным не уехала?
— Это вы в лихорадке были; вы и теперь в лихорадке, как в
бреду.
— И не постыдишься, когда потом тебе скажут, что твоя жена у
Тоцкого в содержанках жила?
— Нет, не постыжусь… Вы не по своей воле у Тоцкого были.
— И никогда не попрекнешь?
— Не попрекну.
— Ну, смотри, за всю жизнь не ручайся!
— Настасья Филипповна, — сказал князь, тихо и как бы с
состраданием, — я вам давеча говорил, что за честь приму ваше согласие, и что
вы мне честь делаете, а не я вам. Вы на эти слова усмехнулись, и кругом, я
слышал, тоже смеялись. Я, может быть, смешно очень выразился и был сам смешон,
но мне всё казалось, что я… понимаю в чем честь и уверен, что я правду сказал.
Вы сейчас загубить себя хотели, безвозвратно, потому что вы никогда не простили
бы себе потом этого: а вы ни в чем не виноваты. Быть не может, чтобы ваша жизнь
совсем уже погибла. Что ж такое, что к вам Рогожин пришел, а Гаврила
Ардалионович вас обмануть хотел? Зачем вы беспрестанно про это упоминаете? То,
что вы сделали, на то немногие способны, это я вам повторяю, а что вы с
Рогожиным ехать хотели, то это вы в болезненном припадке решили. Вы и теперь в
припадке, и лучше бы вам идти в постель. Вы завтра же в прачки бы пошли, а не
остались бы с Рогожиным. Вы горды, Настасья Филипповна, но, может быть, вы уже
до того несчастны, что и действительно виновною себя считаете. За вами нужно
много ходить, Настасья Филипповна. Я буду ходить за вами. Я давеча ваш портрет
увидал, и точно я знакомое лицо узнал. Мне тотчас показалось, что вы как будто
уже звали меня… Я… я вас буду всю жизнь уважать, Настасья Филипповна, —
заключил вдруг князь, как бы вдруг опомнившись, покраснев и сообразив, пред
какими людьми он это говорит.
Птицын так даже от целомудрия наклонил голову и смотрел в
землю. Тоцкий про себя подумал: “идиот, а знает, что лестью всего лучше
возьмешь; натура!” Князь заметил тоже из угла сверкающий взгляд Гани, которым
тот как бы хотел испепелить его.
— Вот так добрый человек! — провозгласила умилившаяся Дарья
Алексеевна.
— Человек образованный, но погибший! — вполголоса прошептал
генерал.
Тоцкий взял шляпу и приготовился встать, чтобы тихонько
скрыться. Он и генерал переглянулись, чтобы выйти вместе.
— Спасибо, князь, со мной так никто не говорил до сих пор, —
проговорила Настасья Филипповна, — меня всё торговали, а замуж никто еще не
сватал из порядочных людей. Слышали, Афанасий Иваныч? Как вам покажется всё,
что князь говорил? Ведь почти-что неприлично… Рогожин! Ты погоди уходить-то. Да
ты и не уйдешь, я вижу. Может, я еще с тобой отправлюсь. Ты куда везти-то
хотел?
— В Екатерингоф, — отрапортовал из угла Лебедев, а Рогожин
только вздрогнул и смотрел во все глаза, как бы не веря себе. Он совсем отупел,
точно от ужасного удара по голове.
— Да что ты, что ты, матушка! Подлинно припадки находят; с
ума, что ли, сошла? — вскинулась испуганная Дарья Алексеевна.
— А ты и впрямь думала? — хохоча вскочила с дивана Настасья
Филипповна: — этакого-то младенца сгубить? Да это Афанасию Ивановичу в ту ж
пору: это он младенцев любит! Едем, Рогожин! Готовь свою пачку! Ничего, что
жениться хочешь, а деньги-то всё-таки давай. Я за тебя-то еще и не пойду, может
быть. Ты думал, что как сам жениться хотел, так пачка у тебя и останется?
Врешь! Я сама бесстыдница! Я Тоцкого наложницей была… Князь! тебе теперь надо
Аглаю Епанчину, а не Настасью Филипповну, а то что — Фердыщенко-то пальцами
будет указывать! Ты не боишься, да я буду бояться, что тебя загубила, да что
потом попрекнешь! А что ты объявляешь, что я честь тебе сделаю, так про то
Тоцкий знает. А Аглаю-то Епанчину ты, Ганечка, просмотрел; знал ли ты это? Не
торговался бы ты с ней, она непременно бы за тебя вышла! Вот так-то вы все: или
с бесчестными, или с честными женщинами знаться, — один выбор! А то непременно
спутаешься… Ишь, генерал-то смотрит, рот раскрыл…
— Это Содом, Содом! — повторял генерал вскидывая плечами. Он
тоже встал с дивана; все опять были на ногах. Настасья Филипповна была как бы в
исступлении.
— Неужели! — простонал князь, ломая руки.
— А ты думал, нет? Я, может быть, и сама гордая, нужды нет,
что бесстыдница! Ты меня совершенством давеча называл; хорошо совершенство, что
из одной похвальбы, что миллион и княжество растоптала, в трущобу идет! Ну,
какая я тебе жена после этого? Афанасий Иваныч, а ведь миллион-то я и в самом
деле в окно выбросила! Как же вы думали, что я за Ганечку, да за ваши семьдесят
пять тысяч за счастье выйти сочту? Семьдесят пять тысяч ты возьми себе,
Афанасий Иваныч (и до ста-то не дошел, Рогожин перещеголял!), а Ганечку я утешу
сама, мне мысль пришла. А теперь я гулять хочу, я ведь уличная! Я десять лет в
тюрьме просидела, теперь мое счастье! Что же ты, Рогожин? Собирайся, едем!
