Он еще не успел и сесть, как мне вдруг померещилось, что
это, должно быть, отчим Васина, некий господин Стебельков, о котором я уже
что-то слышал, но до того мельком, что никак бы не мог сказать, что именно:
помнил только, что что-то нехорошее. Я знал, что Васин долго был сиротой под
его началом, но что давно уже вышел из-под его влияния, что и цели и интересы
их различны и что живут они совсем розно во всех отношениях. Запомнилось мне
тоже, что у этого Стебелькова был некоторый капитал и что он какой-то даже
спекулянт и вертун; одним словом, я уже, может быть, и знал про него что-нибудь
подробнее, но забыл. Он обмерил меня взглядом, не поклонившись впрочем,
поставил свою шляпу-цилиндр на стол перед диваном, стол властно отодвинул ногой
и не то что сел, а прямо развалился на диван, на котором я не посмел сесть, так
что тот затрещал, свесил ноги и, высоко подняв правый носок своего
лакированного сапога, стал им любоваться. Конечно, тотчас же обернулся ко мне и
опять обмерил меня своими большими, несколько неподвижными глазами.
— Не застаю! — слегка кивнул он мне головой.
Я промолчал.
— Неаккуратен! Свои взгляды на дело. С Петербургской?
— То есть вы пришли с Петербургской? — переспросил я его.
— Нет, это я вас спрашиваю.
— Я… я пришел с Петербургской, только почему вы узнали?
— Почему? Гм. — Он подмигнул, но не удостоил разъяснить.
— То есть я не живу на Петербургской, но я был теперь на
Петербургской и оттуда пришел сюда.
Он продолжал молча улыбаться какою-то значительною улыбкою,
которая мне ужасно как не нравилась. В этом подмигивании было что-то глупое.
— У господина Дергачева? — проговорил он наконец.
— Что у Дергачева? — открыл я глаза.
Он победоносно смотрел на меня.
— Я и незнаком.
— Гм.
— Как хотите, — ответил я. Он мне становился противен.
— Гм, да-с. Нет-с, позвольте; вы покупаете в лавке вещь, в
другой лавке рядом другой покупатель покупает другую вещь, какую бы вы думали?
Деньги-с, у купца, который именуется ростовщиком-с… потому что деньги есть тоже
вещь, а ростовщик есть тоже купец… Вы следите?
— Пожалуй, слежу.
— Проходит третий покупатель и, показывая на одну из лавок,
говорит: «Это основательно», а показывая на другую из лавок, говорит: «Это
неосновательно». Что могу я заключить о сем покупателе?
— Почем я знаю.
— Нет-с, позвольте. Я к примеру; хорошим примером человек
живет. Я иду по Невскому и замечаю, что по другой стороне улицы, по тротуару,
идет господин, которого характер я желал бы определить. Мы доходим, по разным
сторонам, вплоть до поворота в Морскую, и именно там, где английский магазин,
мы замечаем третьего прохожего, только что раздавленного лошадью. Теперь
вникните: проходит четвертый господин и желает определить характер всех нас
троих, вместе с раздавленным, в смысле практичности и основательности… Вы
следите?
— Извините, с большим трудом.
— Хорошо-с; так я и думал. Я переменю тему. Я на водах в
Германии, на минеральных водах, как и бывал неоднократно, на каких — это все
равно. Хожу по водам и вижу англичан. С англичанином, как вы знаете, знакомство
завязать трудно; но вот через два месяца, кончив срок лечения, мы все в области
гор, всходим компанией, с остроконечными палками, на гору, ту или другую, все
равно. На повороте, то есть на этапе, и именно там, где монахи водку шартрез
делают, — это заметьте, — я встречаю туземца, стоящего уединенно, смотрящего
молча. Я желаю заключить о его основательности: как вы думаете, мог бы я
обратиться за заключением к толпе англичан, с которыми шествую, единственно
потому только, что не сумел заговорить с ними на водах?
— Почем я знаю. Извините, мне очень трудно следить за вами.
— Трудно?
— Да, вы меня утомляете.
— Гм. — Он подмигнул и сделал рукой какой-то жест, вероятно
долженствовавший обозначать что-то очень торжествующее и победоносное; затем
весьма солидно и спокойно вынул из кармана газету, очевидно только что
купленную, развернул и стал читать в последней странице, по-видимому оставив
меня в совершенном покое. Минут пять он не глядел на меня.
— Бресто-граевские-то ведь не шлепнулись, а? Ведь пошли,
ведь идут! Многих знаю, которые тут же шлепнулись.
Он от всей души поглядел на меня.
— Я пока в этой бирже мало смыслю, — ответил я.
— Отрицаете?
— Что?
— Деньги-с.
— Я не отрицаю деньги, но… но, мне кажется, сначала идея, а
потом деньги.
— То есть, позвольте-с… вот человек состоит, так сказать,
при собственном капитале…
— Сначала высшая идея, а потом деньги, а без высшей идеи с
деньгами общество провалится.
Не знаю, зачем я стал было горячиться. Он посмотрел на меня
несколько тупо, как будто запутавшись, но вдруг все лицо его раздвинулось в
веселейшую и хитрейшую улыбку:
— Версилов-то, а? Ведь тяпнул-таки, тяпнул! Присудили вчера,
а?
Я вдруг и неожиданно увидал, что он уж давно знает, кто я
такой, и, может быть, очень многое еще знает. Не понимаю только, зачем я вдруг
покраснел и глупейшим образом смотрел, не отводя от него глаз. Он видимо
торжествовал, он весело смотрел на меня, точно в чем-то хитрейшим образом поймал
и уличил меня.
— Нет-с, — поднял он вверх обе брови, — это вы меня спросите
про господина Версилова! Что я вам говорил сейчас насчет основательности?
Полтора года назад, из-за этого ребенка, он бы мог усовершенствованное дельце
завершить — да-с, а он шлепнулся, да-с.
— Из-за какого ребенка?
— Из-за грудного-с, которого и теперь на стороне
выкармливает, только ничего не возьмет чрез это… потому…
— Какой грудной ребенок? Что такое?
— Конечно, его ребенок, его собственный-с, от mademoiselle
Лидии Ахмаковой… «Прелестная дева ласкала меня…» Фосфорные-то спички — а?
— Что за вздор, что за дичь! У него никогда не было ребенка
от Ахмаковой!
— Вона! Да я-то где был? Я ведь и доктор и акушер-с. Фамилия
моя Стебельков, не слыхали? Правда, я и тогда уже не практиковал давно, но
практический совет в практическом деле я мог подать.
— Вы акушер… принимали ребенка у Ахмаковой?
— Нет-с, я ничего не принимал у Ахмаковой. Там, в
форштадте,
[35]
был доктор Гранц, обремененный семейством, по полталера ему
платили, такое там у них положение на докторов, и никто-то его вдобавок не
знал, так вот он тут был вместо меня… Я же его и посоветовал, для мрака неизвестности.
Вы следите? А я только практический совет один дал, по вопросу Версилова-с,
Андрея Петровича, по вопросу секретнейшему-с, глаз на глаз. Но Андрей Петрович
двух зайцев предпочел.
