Они заговорили о семейных новостях; этот господин когда-то знал
мать князя, происходившую из известной фамилии. Сколько я мог заключить, гость,
несмотря на любезность и кажущееся простодушие тона, был очень чопорен и,
конечно, ценил себя настолько, что визит свой мог считать за большую честь даже
кому бы то ни было. Если б князь был один, то есть без нас, я уверен, он был
достойнее и находчивее; теперь же что-то особенно дрожавшее в улыбке его, может
быть слишком уж любезной, и какая-то странная рассеянность выдавали его.
Еще пяти минут они не сидели, как вдруг еще доложили гостя,
и, как нарочно, тоже из компрометирующих. Этого я знал хорошо и слышал о нем
много, хотя он меня совсем не знал. Это был еще очень молодой человек, впрочем
лет уже двадцати трех, прелестно одетый, хорошего дома и красавчик собой, но —
несомненно дурного общества. В прошлом году он еще служил в одном из виднейших
кавалерийских гвардейских полков, но принужден был сам подать в отставку, и все
знали из каких причин. Об нем родные публиковали даже в газетах, что не
отвечают за его долги, но он продолжал еще и теперь свой кутеж, доставая деньги
по десяти процентов в месяц, страшно играя в игорных обществах и проматываясь
на одну известную француженку. Дело в том, что с неделю назад ему удалось
выиграть в один вечер тысяч двенадцать, и он торжествовал. С князем он был на
дружеской ноге: они часто вместе и заодно играли; но князь даже вздрогнул,
завидев его, я заметил это с своего места: этот мальчик был всюду как у себя
дома, говорил громко и весело, не стесняясь ничем и все, что на ум придет, и, уж
разумеется, ему и в голову не могло прийти, что наш хозяин так дрожит перед
своим важным гостем за свое общество.
Войдя, он прервал их разговор и тотчас начал рассказывать о
вчерашней игре, даже еще и не садясь.
— Вы, кажется, тоже были, — оборотился он с третьей фразы к
важному гостю, приняв того за кого-то из своих, но, тотчас же разглядев,
крикнул: — Ах, извините, а я вас было принял тоже за вчерашнего!
— Алексей Владимирович Дарзан, Ипполит Александрович
Нащокин, — поспешно познакомил их князь; этого мальчика все-таки можно было
рекомендовать: фамилия была хорошая и известная, но нас он давеча не
отрекомендовал, и мы продолжали сидеть по своим углам. Я решительно не хотел
повертывать к ним головы; но Стебельков при виде молодого человека стал радостно
осклабляться и видимо угрожал заговорить. Все это мне становилось даже забавно.
— Я вас в прошлом году часто у графини Веригиной встречал, —
сказал Дарзан.
— Я вас помню, но вы были тогда, кажется, в военном, —
ласково ответил Нащокин.
— Да, в военном, но благодаря… А, Стебельков, уж тут? Каким
образом он здесь? Вот именно благодаря вот этим господчикам я и не в военном, —
указал он прямо на Стебельков и захохотал. Радостно засмеялся и Стебельков,
вероятно приняв за любезность. Князь покраснел и поскорее обратился с каким-то
вопросом к Нащокину, а Дарзан, подойдя к Стебелькову, заговорил с ним о чем-то
очень горячо, но уже вполголоса.
— Вам, кажется, очень знакома была за границей Катерина
Николаевна Ахмакова? — спросил гость князя.
— О да, я знал…
— Кажется, здесь будет скоро одна новость. Говорят, она
выходит замуж за барона Бьоринга.
— Это верно! — крикнул Дарзан.
— Вы… наверно это знаете? — спросил князь Нащокина, с
видимым волнением и с особенным ударением выговаривая свой вопрос.
— Мне говорили; и об этом, кажется, уже говорят; наверно,
впрочем, не знаю.
— О, наверно! — подошел к ним Дарзан, — мне вчера Дубасов
говорил; он всегда такие новости первый знает. Да и князю следовало бы знать…
Нащокин переждал Дарзана и опять обратился к князю:
— Она редко стала бывать в свете.
— Последний месяц ее отец был болен, — как-то сухо заметил
князь.
— А с похождениями, кажется, барыня! — брякнул вдруг Дарзан.
Я поднял голову и выпрямился.
— Я имею удовольствие лично знать Катерину Николаевну и беру
на себя долг заверить, что все скандальные слухи — одна ложь и срам… и выдуманы
теми… которые кружились, да не успели.
Так глупо оборвав, я замолчал, все еще смотря на всех с
разгоревшимся лицом и выпрямившись. Все ко мне обернулись, но вдруг захихикал
Стебельков; осклабился тоже и пораженный было Дарзан.
— Аркадий Макарович Долгорукий, — указал на меня князь
Дарзану.
— Ах, поверьте, князь, — открыто и добродушно обратился ко
мне Дарзан, — я не от себя говорю; если были толки, то не я их распустил.
— О, я не вам! — быстро ответил я, но уж Стебельков
непозволительно рассмеялся, и именно, как объяснилось после, тому, что Дарзан
назвал меня князем. Адская моя фамилия и тут подгадила. Даже и теперь краснею
от мысли, что я, от стыда конечно, не посмел в ту минуту поднять эту глупость и
не заявил вслух, что я — просто Долгорукий. Это случилось еще в первый раз в
моей жизни. Дарзан в недоумении глядел на меня и на смеющегося Стебелькова.
— Ах да! какую это хорошенькую я сейчас встретил у вас на
лестнице, востренькая и светленькая? — спросил он вдруг князя.
— Право, не знаю какую, — ответил тот быстро, покраснев.
— Кому же знать? — засмеялся Дарзан.
— Впрочем, это… это могла быть… — замялся как-то князь.
— Это… вот именно их сестрица была, Лизавета Макаровна! —
указал вдруг на меня Стебельков. — Потому я их тоже давеча встретил…
— Ах, в самом деле! — подхватил князь, но на этот раз с
чрезвычайно солидною и серьезною миной в лице, — это, должно быть, Лизавета
Макаровна, короткая знакомая Анны Федоровны Столбеевой, у которой я теперь
живу. Она, верно, посещала сегодня Дарью Онисимовну, тоже близкую знакомую Анны
Федоровны, на которую та, уезжая, оставила дом…
Это все точно так и было. Эта Дарья Онисимовна была мать
бедной Оли, о которой я уже рассказывал и которую Татьяна Павловна приютила
наконец у Столбеевой. Я отлично знал, что Лиза у Столбеевой бывала и изредка
посещала потом бедную Дарью Онисимовну, которую все у нас очень полюбили; но
тогда, вдруг, после этого, впрочем, чрезвычайно дельного заявления князя и
особенно после глупой выходки Стебелькова, а может быть и потому, что меня
сейчас назвали князем, я вдруг от всего этого весь покраснел. К счастью, в эту
самую минуту встал Нащокин, чтоб уходить; он протянул руку и Дарзану. В
мгновение, когда мы остались одни с Стебельковым, тот вдруг закивал мне на
Дарзана, стоявшего к нам спиною, в дверях; я показал Стебелькову кулак.
Через минуту отправился и Дарзан, условившись с князем
непременно встретиться завтра в каком-то уже намеченном у них месте — в игорном
доме, разумеется. Выходя, он крикнул что-то Стебелькову и слегка поклонился и
мне. Чуть он вышел, Стебельков вскочил с места и стал среди комнаты, подняв
палец кверху:
