Моя ставка выиграла; это был крупный выигрыш.
— Баста! — крикнул я и дрожащими руками начал загребать и
сыпать золото в карманы, не считая и как-то нелепо уминая пальцами кучки
кредиток, которые все вместе хотел засунуть в боковой карман. Вдруг пухлая рука
с перстнем Афердова, сидевшего сейчас от меня направо и тоже ставившего на
большие куши, легла на три радужных мои кредитки и накрыла их ладонью.
— Позвольте-с, это — не ваше, — строго и раздельно отчеканил
он, довольно, впрочем, мягким голосом.
Вот это-то и была та прелюдия, которой потом, через
несколько дней, суждено было иметь такие последствия. Теперь же, честью
клянусь, что эти три сторублевые были мои, но, к моей злой судьбе, тогда я хоть
и был уверен в том, что они мои, но все же у меня оставалась одна десятая доля
и сомнения, а для честного человека это — все; а я — честный человек. Главное,
я тогда еще не знал наверно, что Афердов — вор; я тогда еще и фамилию его не
знал, так что в ту минуту действительно мог подумать, что я ошибся и что эти три
сторублевые не были в числе тех, которые мне сейчас отсчитали. Я все время не
считал мою кучу денег и только пригребал руками, а перед Афердовым тоже все
время лежали деньги, и как раз сейчас подле моих, но в порядке и сосчитанные.
Наконец, Афердова здесь знали, его считали за богача, к нему обращались с
уважением: все это и на меня повлияло, и я опять не протестовал. Ужасная
ошибка! Главное свинство заключалось в том, что я был в восторге.
— Чрезвычайно жаль, что я наверно не помню; но мне ужасно
кажется, что это — мои, — проговорил я с дрожащими от негодования губами. Слова
эти тотчас же вызвали ропот.
— Чтоб говорить такие вещи, то надо наверно помнить, а вы
сами изволили провозгласить, что помните не наверно, — проговорил нестерпимо
свысока Афердов.
— Да кто такой? — да как позволять это? — раздалось было
несколько восклицаний.
— Это с ними не в первый раз; давеча там с Рехбергом вышла
тоже история из-за десятирублевой, — раздался подле чей-то подленький голос.
— Ну, довольно же, довольно! — восклицал я, — я не
протестую, берите! Князь… где же князь и Дарзан? Ушли? Господа, вы не видали,
куда ушли князь и Дарзан? — и, подхватив наконец все мои деньги, а несколько
полуимпериалов так и не успев засунуть в карман и держа в горсти, я пустился
догонять князя и Дарзана. Читатель, кажется, видит, что я не щажу себя и
припоминаю в эту минуту всего себя тогдашнего, до последней гадости, чтоб было
понятно, что потом могло выйти.
Князь и Дарзан уже спустились с лестницы, не обращая ни
малейшего внимания на мой зов и крики. Я уже догнал их, но остановился на
секунду перед швейцаром и сунул ему в руку три полуимпериала, черт знает зачем;
он поглядел на меня с недоумением и даже не поблагодарил. Но мне было все
равно. и если бы тут был и Матвей, то я наверно бы отвалил ему целую горсть
золотых, да так и хотел, кажется, сделать, но, выбежав на крыльцо, вдруг
вспомнил, что я его еще давеча отпустил домой. В эту минуту князю подали его
рысака, и он сел в сани.
— Я с вами, князь, и к вам! — крикнул я, схватил полость и
отмахнул ее, чтоб влезть в его сани; но вдруг, мимо меня, в сани вскочил
Дарзан, и кучер, вырвав у меня полость, запахнул господ.
— Черт возьми! — крикнул я в исступлении. Выходило, что
будто бы я для Дарзана и отстегивал полость, как лакей.
— Домой! — крикнул князь.
— Стой! — заревел я, хватаясь за сани, но лошадь дернула, и
я покатился в снег. Мне показалось даже, что они засмеялись. Вскочив, я мигом
схватил подвернувшегося извозчика и полетел к князю, понукая каждую секунду мою
клячу.
IV
Как нарочно, кляча тащила неестественно долго, хоть я и
обещал целый рубль. Извозчик только стегал и, конечно, настегал ее на рубль.
Сердце мое замирало; я начинал что-то заговаривать с извозчиком, но у меня даже
не выговаривались слова, и я бормотал какой-то вздор. Вот в каком положении я
вбежал к князю. Он только что воротился; он завез Дарзана и был один. Бледный и
злой, шагал он по кабинету. Повторю еще раз: он страшно проигрался. На меня он
посмотрел с каким-то рассеянным недоумением.
— Вы опять! — проговорил он, нахмурившись.
— А чтоб с вами покончить, сударь! — проговорил я задыхаясь.
— Как вы смели со мной так поступить?
Он глядел вопросительно.
— Если вы ехали с Дарзаном, то могли мне так и ответить, что
едете с Дарзаном, а вы дернули лошадь, и я…
— Ах да, вы, кажется, упали в снег, — и он засмеялся мне в
глаза.
— На это отвечают вызовом, а потому мы сначала кончим счеты…
И я дрожащею рукой пустился вынимать мои деньги и класть их
на диван, на мраморный столик и даже в какую-то раскрытую книгу, кучками,
пригоршнями, пачками; несколько монет покатилось на ковер.
— Ах да, вы, кажется, выиграли?.. то-то и заметно по вашему
тону.
Никогда еще не говорил он со мной так дерзко. Я был очень
бледен.
— Тут… я не знаю сколько… надо бы сосчитать. Я вам должен до
трех тысяч… или сколько?.. больше или меньше?
— Я вас, кажется, не вынуждаю платить.
— Нет-с, я сам хочу заплатить, и вы должны знать почему. Я
знаю, что в этой пачке радужных — тысяча рублей, вот! — И я стал было дрожащими
руками считать, но бросил. — Все равно, я знаю, что тысяча. Ну, так вот, эту
тысячу я беру себе, а все остальное, вот эти кучи, возьмите за долг, за часть
долга: тут, я думаю, до двух тысяч или, пожалуй, больше!
— А тысячу-то все-таки себе оставляете? — оскалился князь.
— А вам надо? В таком случае… я хотел было… я думал было,
что вы не захотите… но, если надо — то вот…
— Нет, не надо, — презрительно отвернулся он от меня и опять
зашагал по комнате.
— И черт знает, что вам вздумалось отдавать? — повернулся он
вдруг ко мне с страшным вызовом в лице.
— Я отдаю, чтоб потребовать у вас отчета! — завопил я в свою
очередь.
— Убирайтесь вы прочь с вашими вечными словами и жестами! —
затопал он вдруг на меня, как бы в исступлении. — Я вас обоих давно хотел
выгнать, вас и вашего Версилова.
— Вы с ума сошли! — крикнул я. Да и было похоже на то.
— Вы меня измучили оба трескучими вашими фразами и все
фразами, фразами, фразами! Об чести, например! Тьфу! Я давно хотел порвать… Я
рад, рад, что пришла минута. Я считал себя связанным и краснел, что принужден
принимать вас… обоих! А теперь не считаю себя связанным ничем, ничем, знайте
это! Ваш Версилов подбивал меня напасть на Ахмакову и осрамить ее… Не смейте же
после того говорить у меня о чести. Потому что вы — люди бесчестные… оба, оба;
а вы разве не стыдились у меня брать мои деньги?
