В десять часов я намеревался отправиться к Стебелькову, и
пешком. Матвея я отправил домой, только что тот явился. Пока пил кофей,
старался обдуматься. Почему-то я был доволен; вникнув мгновенно в себя,
догадался, что доволен, главное, тем, что «буду сегодня в доме князя Николая
Ивановича». Но день этот в жизни моей был роковой и неожиданный и как раз
начался сюрпризом.
Ровно в десять часов отворилась наотмашь моя дверь и влетела
— Татьяна Павловна. Я всего мог ожидать, только не ее посещения, и вскочил
перед ней в испуге. Лицо ее было свирепо, жесты беспорядочны, и, спросить ее,
она бы сама, может, не сказала: зачем вбежала ко мне? Предупрежу заранее: она
только что получила одно чрезвычайное, подавившее ее известие и была под самым
первым впечатлением его. А известие задевало и меня. Впрочем, она пробыла у
меня полминуты, ну, положим, всю минуту, только уж не более. Она так и
вцепилась в меня.
— Так ты вот как! — стала она передо мной, вся изогнувшись
вперед. — Ах ты, пащенок! Что ты это наделал? Аль еще не знаешь? Кофей пьет! Ах
ты, болтушка, ах ты, мельница, ах ты, любовник из бумажки… да таких розгами
секут, розгами, розгами!
— Татьяна Павловна, что случилось? Что сделалось? Мама?..
— Узнаешь! — грозно вскричала она и выбежала из комнаты, —
только я ее и видел. Я конечно бы погнался за ней, но меня остановила одна
мысль, и не мысль, а какое-то темное беспокойство: я предчувствовал, что
«любовник из бумажки» было в криках ее главным словом. Конечно, я бы ничего не
угадал сам, но я быстро вышел, чтоб, поскорее кончив с Стебельковым,
направиться к князю Николаю Ивановичу. «Там — всему ключ!» — подумал я
инстинктивно.
Удивительно каким образом, но Стебельков уже все знал об
Анне Андреевне, и даже в подробностях; не описываю его разговора и жестов, но
он был в восторге, в исступлении восторга от «художественности подвига».
— Вот это — особа-с! Нет-с, вот это — так особа! — восклицал
он. — Нет-с, это не по-нашему; мы вот сидим да и ничего, а тут захотелось
испить водицы в настоящем источнике — и испила. Это… это — древняя статуя! Это
— древняя статуя Минервы-с, только ходит и современное платье носит!
Я попросил его перейти к делу; все дело, как я и предугадал
вполне, заключалось лишь в том, чтоб склонить и уговорить князя ехать просить
окончательной помощи у князя Николая Ивановича. «Не то ведь ему очень, очень
плохо может быть, и не по моей уж воле; так иль не так?» Он заглядывал мне в
глаза, но, кажется, не предполагал, что мне что-нибудь более вчерашнего
известно. Да и не мог предположить: само собою разумеется, что я ни словом, ни
намеком не выдал, что знаю «об акциях». Объяснялись мы недолго, он тотчас же
стал обещать мне денег, «и значительно-с, значительно-с, только способствуйте,
чтоб князь поехал. Дело спешное, очень спешное, в том-то и сила, что слишком уж
спешное!»
Спорить и пререкаться с ним, как вчера, я не захотел и встал
выходить, на всякий случай бросив ему, что я «постараюсь». Но вдруг он меня
удивил невыразимо: я уже направлялся к двери, как он, внезапно, ласково
обхватив мою талию рукой, начал говорить мне… самые непонятные вещи.
Опускаю подробности и не привожу всю нить разговора, чтоб не
утомлять. Смысл в том, что он сделал мне предложение «познакомить его с
господином Дергачевым, так как вы там бываете!»
Я мгновенно притих, всеми силами стараясь не выдать себя
каким-нибудь жестом. Тотчас, впрочем, ответил, что вовсе там незнаком, а если
был, то всего один раз случайно.
— Но если были допущены раз, то уже можете прийти и в
другой, так или не так?
Я прямо, но очень хладнокровно спросил его, для чего ему это
нужно? И вот до сих пор не могу понять, каким образом до такой степени может
доходить наивность иного человека, по-видимому не глупого и «делового», как
определил его Васин? Он совершенно прямо объяснил мне, что у Дергачева, по
подозрениям его, «наверно что-нибудь из запрещенного, из запрещенного строго, а
потому, исследовав, я бы мог составить тем для себя некоторую выгоду». И он,
улыбаясь, подмигнул мне левым глазом.
Я ничего ровно не ответил утвердительно, но прикинулся, что
обдумываю, и «обещал подумать», а затем поскорее ушел. Дела усложнялись: я полетел
к Васину и как раз застал его дома.
— А, и вы — тоже! — загадочно проговорил он, завидев меня.
Не подымая его фразы, я прямо приступил к делу и рассказал.
Он был видимо поражен, хотя нисколько не потерял хладнокровия. Он все подробно
переспросил.
— Очень могло быть, что вы не так поняли?
— Нет; уж понял верно, смысл совершенно прямой.
— Во всяком случае, я вам чрезвычайно благодарен, — прибавил
он искренно. — Да, действительно, если так все было, то он полагал, что вы не
можете устоять против известной суммы.
— И к тому же ему слишком известно мое положение: я все
играл, я вел себя дурно, Васин.
— Я об этом слышал.
— Всего загадочнее для меня то, что он знает же про вас, что
и вы там бываете, — рискнул я спросить.
— Он слишком знает, — совершенно просто ответил Васин, — что
я там ни при чем. Да и вся эта молодежь больше болтуны и ничего больше; вы,
впрочем, сами лучше всех это можете помнить.
Мне показалось, что он как будто мне в чем-то не доверял.
— Во всяком случае, я вам чрезвычайно благодарен.
— Я слышал, что дела господина Стебелькова несколько
порасстроились, — попробовал я еще спросить, — по крайней мере я слышал про
одни акции…
— Про какие акции вы слышали?
Я нарочно заметил об «акциях», но, уж разумеется, не для
того, чтоб рассказать ему вчерашний секрет князя. Мне только захотелось сделать
намек и посмотреть по лицу, по глазам, знает ли он что-нибудь про акции? Я
достиг цели: по неуловимому и мгновенному движению в лице его я догадался, что
ему, может быть, и тут кое-что известно. Я не ответил на его вопрос: «какие
акции», а промолчал; а он, любопытно это, так и не продолжал об этом.
— Как здоровье Лизаветы Макаровны? — осведомился он с
участием.
— Она здорова. Сестра моя всегда вас уважала…
Удовольствие блеснуло в его глазах: я давно уже угадал, что
он неравнодушен к Лизе.
— У меня на днях был князь Сергей Петрович, — вдруг сообщил
он.
— Когда? — вскричал я.
— Ровно четыре дня тому.
— Не вчера?
— Нет, не вчера. — Он вопросительно посмотрел на меня.
— Потом я, может быть, вам сообщу подробнее об этой нашей
встрече, но теперь нахожу нужным предупредить вас, — загадочно проговорил
Васин, — что он показался мне тогда как бы в ненормальном состоянии духа и… ума
даже. Впрочем, я и еще имел один визит, — вдруг улыбнулся он, — сейчас перед
вами, и тоже принужден был заключить об не совсем нормальном состоянии
посетителя.
