– Вы упали и ударились головой, – глухо буркнул Меченый.
Я вспомнила, как и зачем вставала… и почувствовала, что сгораю от стыда: он видел меня голой! И не только видел, но и… – ощущения в бедре многократно усилились, и я, дико перепугавшись, рванулась изо всех сил и ткнула пальцами в… плотную повязку, сдавливающую верхнюю часть ноги!
– Ножом зацепили. Когда резали шоссы… – увидев ужас в моих глазах, буркнул Бездушный. – Кровило… Сильно… Перевязал…
Я закрыла глаза и закусила губу, чтобы не застонать. Она тут же полыхнула болью, а рот наполнился омерзительной горечью.
Кром возмущенно зашипел:
– Ну-у-у!!! Губы ж разбиты!!!
«Разбиты?» – мысленно повторила я и зажмурилась.
– С-сука!!! Кусаться вздумала?! – С лица мужика в некогда роскошном коралловом жиппоне мгновенно пропадает улыбка, а перед моими глазами мелькает смазанная тень.
Удар… Голову отбрасывает назад… А откуда-то издалека раздается клацанье зубов.
Запоздало понимаю, что зубы – мои. Ужасаюсь. Пытаюсь удержать равновесие и не успеваю перехватить тянущуюся ко мне руку.
Падаю на ложе… Слышу хруст рвущейся ткани и вижу, как разлетаются в разные стороны крючки от камзола.
Понимание того, что меня чуть было не ссильничали, резануло душу, как острый-преострый нож. И… почти ослепило меня яркими, как вспышка факела в ночи, ощущениями: я снова чувствовала пальцы, сминающие грудь и бедра, ощущала смрадный запах из перекошенных ртов, видела похотливые улыбки и обещающие взгляды. Мою кожу жгли пятна крови и слюны, а спину давили складки плаща, в который меня вминали.
Я закрыла глаза руками и, почувствовав запах его пота, разрыдалась…
Слезы лились сплошным потоком, но успокоения не приносили: чем дальше, тем более грязной я себя ощущала. И тем сильнее мне хотелось умереть. А когда я вспомнила, что сама открыла дверь этим зверям, то почувствовала себя никчемной и никому не нужной.
– Все уже закончилось… – донеслось до меня откуда-то издалека.
А потом к пальцам прикоснулось что-то мокрое и холодное.
– Давай я помою вам руки?
Его слова прошли мимо меня – я дрожала, как осиновый лист, и пыталась спрятаться от своих мыслей.
– Ну, вот и все, – донеслось до меня через вечность. – Сейчас я выволоку наружу трупы, потом принесу воды и приготовлю поесть…
Скрипнуло ложе. Я почувствовала, что он встал, и перед моим внутренним взором сразу же возникли картины из недавнего прошлого – как Кром уходил на охоту, как я закрывала за ним дверь… и как открыла ее на не его стук.
– Гля, Данила, деффка!
– Ага… Ку-у-уда па-а-алез? Ма-а-ая!!!
Ощущение, что они где-то рядом, за дверью, было таким четким, что у меня оборвалось сердце. А из груди вырвался полустон-полувсхлип:
– Не уходи!
– Я тут, рядом! – после небольшой паузы отозвался Меченый. – Уволоку их на ту поляну…
– Я с тобой, – выдохнула я. Потом встала и, почувствовав головокружение, изо всех сил вцепилась в его руку.
Кром встревоженно посмотрел мне в глаза и сокрушенно покачал головой:
– Вам лучше прилечь.
При этом руку он вырывать не стал. И даже не поморщился! А в его взгляде вместо ожидаемой брезгливости или презрения я увидела искреннее сочувствие!
Этого не могло быть! Однако было: он смотрел на меня так же, как отец. Или мама. И от его взгляда пустоты в моей душе становилось все меньше и меньше.
Мы стояли так целую вечность. До тех пор, пока Кром не пошатнулся, а на его губах не возникла виноватая улыбка:
– Благословение Двуликого сжигает все силы. Если я не поем и не отлежусь хотя бы день – умру. А мне еще надо вынести трупы и повесить на место дверь.
«Я боюсь остаться одна», – хотела сказать я. Но, заметив капельки пота, выступившие у него на лбу и крыльях носа и оценив лихорадочный блеск глаз и их нездоровую желтизну, заставила себя кивнуть:
– Хорошо. Я подожду. Только не уходи далеко, ладно?
Ушел. К роднику. Но не сразу – сначала вытащил наружу трупы, разжег огонь в очаге, кое-как приладил на место дверь, взял котелок и пообещал не задерживаться.
Я кивнула, проводила его взглядом, потом торопливо села, вжалась спиной в стену, обхватила колени руками и попробовала не трястись. С таким же успехом можно было не дышать. Или не чувствовать тошнотворный запах мочи и крови, пропитавший все и вся.
«Он рядом! Вот-вот вернется!» – не переставая, твердила я. И все сильнее и сильнее вжималась в стену.
А когда дверь, подвешенная на ремнях, скрипнула и распахнулась, я на всякий случай зажмурилась. И открыла глаза только тогда, когда услышала его голос:
– Это я…
Глава 24
Баронесса Мэйнария д’Атерн
Пятый день второй десятины третьего лиственя
– С-сука!!! Кусаться вздумала?! – лесовик
[117]
кривит губы в жуткой усмешке и делает шаг вперед.
Отшатываюсь и вскрикиваю от боли: рванувшийся ко мне мужик хватает меня за волосы, одним движением наматывает их на свой кулак и демонстративно трясет им перед моим лицом.
Пытаюсь вырваться, выдираю себе клок волос и… не могу: лицо лесовика вдруг оказывается на расстоянии ладони, и я четко вижу родинку на его носу и черные волоски, торчащие из ноздрей.
– Вот и попалась! – ухмыляется он, тянется к моему камзолу и медленно, с наслаждением, принимается развязывать шнуровку.
Отлетает крючок. За ним – второй. Из-под камзола выглядывает отороченный кружевами ворот нижней рубашки и кулон, подаренный мне отцом в день совершеннолетия.
Исцарапанные пальцы хватают за белоснежную ткань, отводят ее в сторону, обнажая грудь, и я, справившись с оцепенением, пытаюсь вцепиться ногтями в полубезумные глаза.
Пытаюсь… И вдруг с ужасом понимаю, что не могу пошевелить рукой!
Вскрикиваю… и слышу голос Бездушного:
– Ваша милость, это сон! Проснитесь…
– Сон? – трясущимися губами переспрашиваю я, открываю глаза и чувствую, что трясусь, как осиновый лист.
– Да…
В комнате, еле-еле освещенной отблесками света от почти прогоревших углей, фигура Крома, сидящего на краю моего ложа, кажется сгустком тьмы. Но я, скорее почувствовав, чем разглядев его десницу, хватаю ее обеими руками и прижимаю к себе: он – живой, теплый и может защитить меня от лесовиков.
Меченый понимает! Так как не выдергивает ее из моих пальцев, а еле слышно говорит:
