(Из записок молодого человека)
Глава I
Наконец я возвратился из моей двухнедельной отлучки. Наши
уже три дня как были в Рулетенбурге. Я думал, что они и бог знает как ждут
меня, однако ж ошибся. Генерал смотрел чрезвычайно независимо, поговорил со
мной свысока и отослал меня к сестре. Было ясно, что они где-нибудь перехватили
денег. Мне показалось даже, что генералу несколько совестно глядеть на меня.
Марья Филипповна была в чрезвычайных хлопотах и поговорила со мною слегка;
деньги, однако ж, приняла, сосчитала и выслушала весь мой рапорт. К обеду ждали
Мезенцова, французика и еще какого-то англичанина: как водится, деньги есть,
так тотчас и званый обед, по-московски. Полина Александровна, увидев меня,
спросила, что я так долго? и, не дождавшись ответа, ушла куда-то. Разумеется,
она сделала это нарочно. Нам, однако ж, надо объясниться. Много накопилось.
Мне отвели маленькую комнатку, в четвертом этаже отеля.
Здесь известно, что я принадлежу к свите генерала. По всему видно, что они
успели-таки дать себя знать. Генерала считают здесь все богатейшим русским
вельможей. Еще до обеда он успел, между другими поручениями, дать мне два
тысячефранковых билета разменять. Я разменял их в конторе отеля. Теперь на нас
будут смотреть, как на миллионеров, по крайней мере целую неделю. Я хотел было
взять Мишу и Надю и пойти с ними гулять, но с лестницы меня позвали к генералу;
ему заблагорассудилось осведомиться, куда я их поведу. Этот человек решительно
не может смотреть мне прямо в глаза; он бы и очень хотел, но я каждый раз
отвечаю ему таким пристальным, то есть непочтительным взглядом, что он как
будто конфузится. В весьма напыщенной речи, насаживая одну фразу на другую и
наконец совсем запутавшись, он дал мне понять, чтоб я гулял с детьми
где-нибудь, подальше от воксала, в парке. Наконец он рассердился совсем и круто
прибавил:
— А то вы, пожалуй, их в воксал, на рулетку, поведете. Вы
меня извините, — прибавил он, — но я знаю, вы еще довольно легкомысленны и
способны, пожалуй, играть. Во всяком случае, хоть я и не ментор ваш, да и роли
такой на себя брать не желаю, но по крайней мере имею право пожелать, чтобы вы,
так сказать, меня-то не окомпрометировали…
— Да ведь у меня и денег нет, — отвечал я спокойно; — чтобы
проиграться, нужно их иметь.
— Вы их немедленно получите, — ответил генерал, покраснев
немного, порылся у себя в бюро, справился в книжке, и оказалось, что за ним
моих денег около ста двадцати рублей.
— Как же мы сосчитаемся, — заговорил он, — надо переводить
на талеры. Да вот возьмите сто талеров, круглым счетом, — остальное, конечно,
не пропадет.
Я молча взял деньги.
— Вы, пожалуйста, не обижайтесь моими словами, вы так
обидчивы… Если я вам заметил, то я, так сказать, вас предостерег и уж, конечно,
имею на то некоторое право…
Возвращаясь пред обедом с детьми домой, я встретил целую
кавалькаду. Наши ездили осматривать какие-то развалины. Две превосходные
коляски, великолепные лошади. Mademoiselle Blanche в одной коляске с Марьей
Филипповной и Полиной; французик, англичанин и наш генерал верхами. Прохожие
останавливались и смотрели; эффект был произведен; только генералу
несдобровать. Я рассчитал, что с четырьмя тысячами франков, которые я привез,
да прибавив сюда то, что они, очевидно, успели перехватить, у них теперь есть
семь или восемь тысяч франков; этого слишком мало для m-lle Blanche.
M-lle Blanche стоит тоже в нашем отеле, вместе с матерью;
где-то тут же и наш французик. Лакеи называют-его «m-r le comte
[1]
», мать m-lle
Blanche называется «m-me la comtesse
[2]
»; что ж, может быть, и в самом деле они
comte et comtesse.
Я так и знал, что m-r le comte меня не узнает, когда мы
соединимся за обедом. Генерал, конечно, и не подумал бы нас знакомить или хоть
меня ему отрекомендовать; а m-r le comte сам бывал в России и знает, как
невелика птица — то, что они называют outchitel. Он, впрочем, меня очень хорошо
знает. Но, признаться, я и к обеду-то явился непрошеным; кажется, генерал
позабыл распорядиться, а то бы, наверно, послал меня обедать за table
d'hot'ом
[3]
. Я явился сам, так что генерал посмотрел на меня с неудовольствием.
Добрая Марья Филипповна тотчас же указала мне место; но встреча с мистером
Астлеем меня выручила, и я поневоле оказался принадлежащим к их обществу.
Этого странного англичанина я встретил сначала в Пруссии, в
вагоне, где мы сидели друг против друга, когда я догонял наших; потом я
столкнулся с ним, въезжая во Францию, наконец — в Швейцарии; в течение этих
двух недель — два раза, и вот теперь я вдруг встретил его уже в Рулетенбурге. Я
никогда в жизни не встречал человека более застенчивого; он застенчив до
глупости и сам, конечно, знает об этом, потому что он вовсе не глуп. Впрочем,
он очень милый и тихий. Я заставил его разговориться при первой встрече в
Пруссии. Он объявил мне, что был нынешним летом на Норд-Капе и что весьма
хотелось ему быть на Нижегородской ярмарке. Не знаю, как он познакомился с
генералом; мне кажется, что он беспредельно влюблен в Полину. Когда она вошла,
он вспыхнул, как зарево. Он был очень рад, что за столом я сел с ним рядом, и,
кажется, уже считает меня своим закадычным другом.
За столом французик тонировал
[4]
необыкновенно; он со всеми
небрежен и важен. А в Москве, я помню, пускал мыльные пузыри. Он ужасно много
говорил о финансах и о русской политике. Генерал иногда осмеливался
противоречить, но скромно, единственно настолько, чтобы не уронить окончательно
своей важности.
Я был в странном настроении духа; разумеется, я еще до
половины обеда успел задать себе мой обыкновенный и всегдашний вопрос: зачем я
валандаюсь с этим генералом и давным-давно не отхожу от них? Изредка я
взглядывал на Полину Александровну; она совершенно не примечала меня. Кончилось
тем, что я разозлился и решился грубить.
Началось тем, что я вдруг, ни с того ни с сего, громко и без
спросу ввязался в чужой разговор. Мне, главное, хотелось поругаться с
французиком. Я оборотился к генералу и вдруг совершенно громко и отчетливо, и,
кажется, перебив его, заметил, что нынешним летом русским почти совсем нельзя
обедать в отелях за табльдотами. Генерал устремил на меня удивленный взгляд.
— Если вы человек себя уважающий, — пустился я далее, — то
непременно напроситесь на ругательства и должны выносить чрезвычайные щелчки. В
Париже и на Рейне, даже в Швейцарии, за табльдотами так много полячишек и им
сочувствующих французиков, что нет возможности вымолвить сло'ва, если вы только
русский.
