Я проговорил это по-французски. Генерал смотрел на меня в
недоумении, не зная, рассердиться ли ему или только удивиться, что я так
забылся.
— Значит, вас кто-нибудь и где-нибудь проучил, — сказал
французик небрежно и презрительно.
— Я в Париже сначала поругался с одним поляком, — ответил я,
— потом с одним французским офицером, который поляка поддерживал. А затем уж
часть французов перешла на мою сторону, когда я им рассказал, как я хотел
плюнуть в кофе монсиньора.
— Плюнуть? — спросил генерал с важным недоумением и даже
осматриваясь. Французик оглядывал меня недоверчиво.
— Точно так-с, — отвечал я. — Так как я целых два дня был
убежден, что придется, может быть, отправиться по нашему делу на минутку в Рим,
то и пошел в канцелярию посольства святейшего отца в Париже, чтоб визировать
паспорт. Там меня встретил аббатик, лет пятидесяти, сухой и с морозом в
физиономии, и, выслушав меня вежливо, но чрезвычайно сухо, просил подождать. Я
хоть и спешил, но, конечно, сел ждать, вынул «Opinion nationale»
[5]
и стал читать
страшнейшее ругательство против России. Между тем я слышал, как чрез соседнюю
комнату кто-то прошел к монсиньору; я видел, как мой аббат раскланивался. Я
обратился к нему с прежнею просьбою; он еще суше попросил меня опять подождать.
Немного спустя вошел кто-то еще незнакомый, но за делом, — какой-то австриец,
его выслушали и тотчас же проводили наверх. Тогда мне стало очень досадно; я
встал, подошел к аббату и сказал ему решительно, что так как монсиньор
принимает, то может кончить и со мною. Вдруг аббат отшатнулся от меня с
необычайным удивлением. Ему просто непонятно стало, каким это образом смеет
ничтожный русский равнять себя с гостями монсиньора? Самым нахальным тоном, как
бы радуясь, что может меня оскорбить, обмерил он меня с ног до головы и вскричал:
«Так неужели ж вы думаете, что монсиньор бросит для вас свой кофе?» Тогда и я
закричал, но еще сильнее его: «Так знайте ж, что мне наплевать на кофе вашего
монсиньора! Если вы сию же минуту не кончите с моим паспортом, то я пойду к
нему самому».
«Как! в то же время, когда у него сидит кардинал!» —
закричал аббатик, с ужасом от меня отстраняясь, бросился к дверям и расставил
крестом руки, показывая вид, что скорее умрет, чем меня пропустит.
Тогда я ответил ему, что я еретик и варвар, «que je suis heretique
et barbare», и что мне все эти архиепископы, кардиналы, монсиньоры и проч., и
проч. — все равно. Одним словом, я показал вид, что не отстану. Аббат поглядел
на мена с бесконечною злобою, потом вырвал мой паспорт и унес его наверх. Чрез
минуту он был уже визирован. Вот-с, не угодно ли посмотреть? — Я вынул паспорт
и показал римскую визу.
— Вы это, однако же, — начал было генерал…
— Вас спасло, что вы объявили себя варваром и еретиком, —
заметил, усмехаясь, французик. — «Cela n'etait pas si bete»
[6]
.
— Так неужели смотреть на наших русских? Они сидят здесь —
пикнуть не смеют и готовы, пожалуй, отречься от того, что они русские. По
крайней мере в Париже в моем отеле со мною стали обращаться гораздо
внимательнее, когда я всем рассказал о моей драке с аббатом. Толстый польский
пан, самый враждебный ко мне человек за табльдотом, стушевался на второй план.
Французы даже перенесли, когда я рассказал, что года два тому назад видел
человека, в которого французский егерь в двенадцатом году выстрелил — единственно
только для того, чтоб разрядить ружье. Этот человек был тогда еще десятилетним
ребенком, и семейство его не успело выехать из Москвы.
— Этого быть не может, — вскипел французик, — французский
солдат не станет стрелять в ребенка!
— Между тем это было, — отвечал я. — Это мне рассказал
почтенный отставной капитан, и я сам видел шрам на его щеке от пули.
Француз начал говорить много и скоро. Генерал стал было его
поддерживать, но я рекомендовал ему прочесть хоть, например, отрывки из
«Записок» генерала Перовского, бывшего в двенадцатом году в плену у французов.
Наконец, Марья Филипповна о чем-то заговорила, чтоб перебить разговор. Генерал
был очень недоволен мною, потому что мы с французом уже почти начали кричать.
Но мистеру Астлею мой спор с французом, кажется, очень понравился; вставая
из-за стола, он предложил мне выпить с ним рюмку вина. Вечером, как и
следовало, мне удалось с четверть часа поговорить с Полиной Александровной.
Разговор наш состоялся на прогулке. Все пошли в парк к воксалу. Полина села на
скамейку против фонтана, а Наденьку пустила играть недалеко от себя с детьми. Я
тоже отпустил к фонтану Мишу, и мы остались наконец одни.
Сначала начали, разумеется, о делах. Полина просто
рассердилась, когда я передал ей всего только семьсот гульденов. Она была
уверена, что я ей привезу из Парижа, под залог ее бриллиантов, по крайней мере
две тысячи гульденов или даже более.
— Мне во что бы ни стало нужны деньги, — сказала она, — и их
надо добыть; иначе я просто погибла.
Я стал расспрашивать о том, что сделалось в мое отсутствие.
— Больше ничего, что получены из Петербурга два известия:
сначала, что бабушке очень плохо, а через два дня, что, кажется, она уже
умерла. Это известие от Тимофея Петровича, — прибавила Полина, — а он человек
точный. Ждем последнего, окончательного известия.
— Итак, здесь все в ожидании? — спросил я.
— Конечно: все и всь; целые полгода на одно это только и
надеялись.
— И вы надеетесь? — спросил я.
— Ведь я ей вовсе не родня, я только генералова падчерица.
Но я знаю наверно, что она обо мне вспомнит в завещании.
— Мне кажется, вам очень много достанется, — сказал я
утвердительно.
— Да, она меня любила; но почему вам это кажется?
— Скажите, — отвечал я вопросом, — наш маркиз, кажется, тоже
посвящен во все семейные тайны?
— А вы сами к чему об этом интересуетесь? — спросила Полина,
поглядев на меня сурово и сухо.
— Еще бы; если не ошибаюсь, генерал успел уже занять у него
денег.
— Вы очень верно угадываете.
— Ну, так дал ли бы он денег, если бы не знал про
бабуленьку? Заметили ли вы, за столом: он раза три, что-то говоря о бабушке,
назвал ее бабуленькой: «la baboulinka». Какие короткие и какие дружественные
отношения!
— Да, вы правы. Как только он узнает, что и мне что-нибудь
по завещанию досталось, то тотчас же ко мне и посватается. Это, что ли, вам
хотелось узнать?
— Еще только посватается? Я думал, что он давно сватается.
— Вы отлично хорошо знаете, что нет! — с сердцем сказала
Полина. — Где вы встретили этого англичанина? — прибавила она после минутного
молчания.
