— Ну, ну, дурак! Начал еще хныкать! Молчи! Собираться! Счет,
скорее, скорей!
— Ближайший поезд отправится в девять с половиною часов,
бабушка, — доложил я, чтоб остановить ее фурор
[55]
.
— А теперь сколько?
— Половина восьмого.
— Экая досада! Ну все равно! Алексей Иванович, денег у меня
ни копейки. Вот тебе еще два билета, сбегай туда, разменяй мне и эти. А то не с
чем и ехать.
Я отправился. Через полчаса возвратившись в отель, я застал
всех наших у бабушки. Узнав, что бабушка уезжает совсем в Москву, они были
поражены, кажется, еще больше, чем ее проигрышем. Положим, отъездом спасалось
ее состояние, но зато что же теперь станется с генералом? Кто заплатит Де-Грие?
M-lle Blanche, разумеется, ждать не будет, пока помрет бабушка, и, наверное,
улизнет теперь с князьком или с кем-нибудь другим. Они стояли перед нею,
утешали ее и уговаривали. Полины опять не было. Бабушка неистово кричала на
них.
— Отвяжитесь, черти! Вам что за дело? Чего эта козлиная
борода ко мне лезет, — кричала она на Де-Грие, — а тебе, пиголица, чего надо? —
обратилась она к m-lle Blanche. — Чего юлишь?
— Diantre!
[56]
— прошептала m-lle Blanche, бешено сверкнув
глазами, но вдруг захохотала и вышла.
— Elle vivra cent ans!
[57]
— крикнула она, выходя из дверей,
генералу.
— А, так ты на мою смерть рассчитываешь? — завопила бабушка
генералу, — пошел! Выгони их всех, Алексей Иванович! Какое вам дело? Я свое
просвистала, а не ваше!
Генерал пожал плечами, согнулся и вышел. Де-Грие за ним.
— Позвать Прасковью, — велела бабушка Марфе.
Через пять минут Марфа воротилась с Полиной. Все это время
Полина сидела в своей комнате с детьми и, кажется, нарочно решилась весь день
не выходить. Лицо ее было серьезно, грустно и озабочено.
— Прасковья, — начала бабушка, — правда ли, что я давеча
стороной узнала, что будто бы этот дурак, отчим-то твой, хочет жениться на этой
глупой вертушке француженке, — актриса, что ли, она, или того еще хуже? Говори,
правда это?
— Наверное про это я не знаю, бабушка, — ответила Полина, —
но по словам самой m-lle Blanche, которая не находит нужным скрывать, заключаю…
— Довольно! — энергически прервала бабушка, — все понимаю! Я
всегда считала, что от него это станется, и всегда считала его самым пустейшим
и легкомысленным человеком. Затащил на себя форсу, что генерал (из полковников,
по отставке получил), да и важничает. Я, мать моя, все знаю, как вы телеграмму
за телеграммой в Москву посылали — «скоро ли, дескать, старая бабка ноги
протянет?» Наследства ждали; без денег-то его эта подлая девка, как ее — de
Cominges, что ли, — и в лакеи к себе не возьмет, да еще со вставными-то зубами.
У ней, говорят, у самой денег куча, на проценты дает, добром нажила. Я,
Прасковья, тебя не виню; не ты телеграммы посылала; и об старом тоже поминать
не хочу. Знаю, что характеришка у тебя скверный — оса! укусишь, так вспухнет,
да жаль мне тебя, потому: покойницу Катерину, твою мать, я любила. Ну, хочешь?
бросай все здесь и поезжай со мною. Ведь тебе деваться-то некуда; да и
неприлично тебе с ними теперь. Стой! — прервала бабушка начинавшую было
отвечать Полину, — я еще не докончила. От тебя я ничего не потребую. Дом у меня
в Москве, сама знаешь, — дворец, хоть целый этаж занимай и хоть по неделям ко
мне не сходи, коль мой характер тебе не покажется. Ну, хочешь или нет?
— Позвольте сперва вас спросить: неужели вы сейчас ехать
хотите?
— Шучу, что ли, я, матушка? Сказала и поеду. Я сегодня
пятнадцать тысяч целковых просадила на растреклятой вашей рулетке. В
подмосковной я, пять лет назад, дала обещание церковь из деревянной в каменную
перестроить, да вместо того здесь просвисталась. Теперь, матушка, церковь поеду
строить.
— А во'ды-то, бабушка? Ведь вы приехали воды пить?
— И, ну тебя с во'дами твоими! Не раздражай ты меня,
Прасковья; нарочно, что ли, ты? Говори, едешь аль нет?
— Я вас очень, очень благодарю, бабушка, — с чувством начала
Полина, — за убежище, которое вы мне предлагаете. Отчасти вы мое положение
угадали. Я вам так признательна, что, поверьте, к вам приду, может быть, даже и
скоро; а теперь есть причины… важные… и решиться я сейчас, сию минуту, не могу.
Если бы вы остались хоть недели две…
— Значит, не хочешь?
— Значит, не могу. К тому же во всяком случае я не могу
брата и сестру оставить, а так как… так как… так как действительно может
случиться, что они останутся, как брошенные, то… если возьмете меня с
малютками, бабушка, то, конечно, к вам поеду и, поверьте, заслужу вам это! —
прибавила она с жаром, — а без детей не могу, бабушка.
— Ну, не хнычь! (Полина и не думала хныкать, да она и
никогда не плакала), — и для цыплят найдется место; велик курятник. К тому же
им в школу пора. Ну так не едешь теперь? Ну, Прасковья, смотри! Сделала бы я
тебе добра, а ведь я знаю, почему ты не едешь. Все я знаю, Прасковья! Не
доведет тебя этот французишка до добра.
Полина вспыхнула. Я так и вздрогнул. (Все знают! Один я,
стало быть, ничего не знаю!)
— Ну, ну, не хмурься. Не стану размазывать. Только смотри,
чтоб не было худа, понимаешь? Ты девка умная; жаль мне тебя будет. Ну,
довольно, не глядела бы я на вас на всех! Ступай! прощай!
— Я, бабушка, еще провожу вас, — сказала Полина.
— Не надо; не мешай, да и надоели вы мне все.
Полина поцеловала у бабушки руку, но та руку отдернула и
сама поцеловала ее в щеку.
Проходя мимо меня, Полина быстро на меня поглядела и тотчас
отвела глаза.
— Ну, прощай и ты, Алексей Иванович! Всего час до поезда. Да
и устал ты со мною, я думаю. На, возьми себе эти пятьдесят золотых.
— Покорно благодарю вас, бабушка, мне совестно..
— Ну, ну! — кликнула бабушка, но до того энергично и грозно,
что я не посмел отговариваться и принял.
— В Москве, как будешь без места бегать, —. ко мне приходи;
отрекомендую куда-нибудь. Ну убирайся!
Я пришел к себе в номер и лег на кровать. Я думаю, я лежал с
полчаса навзничь, закинув за голову руки. Катастрофа уж разразилась, было о чем
подумать. Завтра я решил настоятельно говорить с Полиной. А! французишка? Так,
стало быть, правда! Но что же тут могло быть, однако? Полина и Де-Грие!
Господи, какое сопоставление!
Все это было просто невероятно. Я вдруг вскочил вне себя,
чтоб идти тотчас же отыскать мистера Астлея и во что бы то ни стало заставить
его говорить. Он, конечно, и тут больше меня знает. Мистер Астлей? вот еще для
меня загадка!
