Я кое-как, наскоро, сунул все мои бумаги и всю мою кучу
золота в постель, накрыл ее и вышел минут десять после Полины. Я был уверен,
что она побежала домой, и хотел потихоньку пробраться к ним и в передней спросить
у няни о здоровье барышни. Каково же было мое изумление, когда от встретившейся
мне на лестнице нянюшки я узнал, что Полина домой еще не возвращалась и что
няня сама шла ко мне за ней.
— Сейчас, — говорил я ей, — сейчас только ушла от меня,
минут десять тому назад, куда же могла она деваться?
Няня с укоризной на меня поглядела.
А между тем вышла целая история, которая уже ходила по
отелю. В швейцарской и у обер-кельнера перешептывались, что фрейлейн утром, в
шесть часов, выбежала из отеля, в дождь, и побежала по направлению к hotel
d'Angleterre. По их словам и намекам я заметил, что они уже знают, что она
провела всю ночь в моей комнате. Впрочем, уже рассказывалось о всем
генеральском семействе: стало известно, что генерал вчера сходил с ума и плакал
на весь отель. Рассказывали при этом, что приезжавшая бабушка была его мать,
которая затем нарочно и появилась из самой России, чтоб воспретить своему сыну
брак с m-lle de Cominges, а за ослушание лишить его наследства, и так как он
действительно не послушался, то графиня, в его же глазах, нарочно и проиграла
все свои деньги на рулетке, чтоб так уже ему и не доставалось ничего. «Diese
Russen!»
[65]
— повторял обер-кельнер с негодованием, качая головой. Другие
смеялись. Обер-кельнер готовил счет. Мой выигрыш был уже известен; Карл, мой
коридорный лакей, первый поздравил меня. Но мне было не до них. Я бросился в
отель d'Angleterre.
Еще было рано; мистер Астлей не принимал никого; узнав же,
что это я, вышел ко мне в коридор и остановился предо мной, молча устремив на
меня свой оловянный взгляд, и ожидал: что я скажу? Я тотчас спросил о Полине.
— Она больна, — отвечал мистер Астлей, по-прежнему смотря на
меня в упор и не сводя с меня глаз.
— Так она в самом деле у вас?
— О да, у меня.
— Так как же вы… вы намерены ее держать у себя?
— О да, я намерен.
— Мистер Астлей, это произведет скандал; этого нельзя. К
тому же она совсем больна; вы, может быть, не заметили?
— О да, я заметил и уже вам сказал, что она больна. Если б
она была не больна, то у вас не провела бы ночь.
— Так вы и это знаете?
— Я это знаю. Она шла вчера сюда, и я бы отвел ее к моей
родственнице, но так как она была больна, то ошиблась и пришла к вам.
— Представьте себе! Ну поздравляю вас, мистер Астлей.
Кстати, вы мне даете идею: не стояли ли вы всю ночь у нас под окном? Мисс
Полина всю ночь заставляла меня открывать окно и смотреть, — не стоите ли вы
под окном, и ужасно смеялась.
— Неужели? Нет, я под окном не стоял; но я ждал в коридоре и
кругом ходил.
— Но ведь ее надо лечить, мистер Астлей.
— О да, я уж позвал доктора, и если она умрет, то вы дадите
мне отчет в ее смерти.
Я изумился:
— Помилуйте, мистер Астлей, что это вы хотите?
— А правда ли, что вы вчера выиграли двести тысяч талеров?
— Всего только сто тысяч флоринов.
— Ну вот видите! Итак, уезжайте сегодня утром в Париж.
— Зачем?
— Все русские, имея деньги, едут в Париж, — пояснил мистер
Астлей голосом и тоном, как будто прочел это по книжке.
— Что я буду теперь, летом, в Париже делать? Я ее люблю,
мистер Астлей! Вы знаете сами.
— Неужели? Я убежден, что нет. Притом же, оставшись здесь,
вы проиграете наверное все, и вам не на что будет ехать в Париж. Но прощайте, я
совершенно убежден, что вы сегодня уедете в Париж.
— Хорошо, прощайте, только я в Париж не поеду. Подумайте,
мистер Астлей, о том, что теперь будет у нас? Одним словом, генерал… и теперь
это приключение с мисс Полиной — ведь это на весь город пойдет.
— Да, на весь город; генерал же, я думаю, об этом не думает,
и ему не до этого. К тому же мисс Полина имеет полное право жить, где ей
угодно. Насчет же этого семейства можно правильно сказать, что это семейство
уже не существует.
Я шел и посмеивался странной уверенности этого англичанина,
что я уеду в Париж. «Однако он хочет меня застрелить на дуэли, — думал я, —
если mademoiselle Полина умрет, — вот еще комиссия!» Клянусь, мне было жаль
Полину, но странно, — с самой той минуты, как я дотронулся вчера до игорного
стола и стал загребать пачки денег, — моя любовь отступила как бы на второй
план. Это я теперь говорю; но тогда еще я не замечал всего этого ясно. Неужели
я и в самом деле игрок, неужели я и в самом деле… так странно любил Полину?
Нет, я до сих пор люблю ее, видит бог! А тогда, когда я вышел от мистера Астлея
и шел домой, я искренно страдал и винил себя. Но… но тут со мной случилась
чрезвычайно странная и глупая история.
Я спешил к генералу, как вдруг невдалеке от их квартиры
отворилась дверь и меня кто-то кликнул. Это была m-me veuve Cominges и кликнула
меня по приказанию m-lle Blanche. Я вошел в квартиру m-lle Blanche.
У них был небольшой номер, в две комнаты. Слышен был смех и
крик m-lle Blanche из спальни. Она вставала с постели.
— A, c'est lui!! Viens dons, beta! Правда ли, que tu as
gagne une montagne d'or et d'argent? J'aimerais mieux l'or.
[66]
— Выиграл, — отвечал я смеясь.
— Сколько?
— Сто тысяч флоринов.
— Bibi, comme tu es bete. Да, войди же сюда, я ничего не
слышу. Nous ferons bombance, n'est ce pas?
[67]
Я вошел к ней. Она валялась под
розовым атласным одеялом, из-под которого выставлялись смуглые, здоровые,
удивительные плечи, — плечи, которые разве только увидишь во сне, — кое-как
прикрытые батистовою отороченною белейшими кружевами сорочкою, что удивительно
шло к ее смуглой коже.
— Mon fils, as-tu du coeur?
[68]
— вскричала она, завидев
меня, и захохотала. Смеялась она всегда очень весело и даже иногда искренно.
— Tout autre… — начал было я, парафразируя Корнеля.
— Вот видишь, vois-tu, — затараторила она вдруг, —
во-первых, сыщи чулки, помоги обуться, а во-вторых, si tu n'es pas trop bete,
je te prends a Paris
[69]
. Ты знаешь, я сейчас еду.
