От отчаяния командующий ротой сичевых стрельцов назвал не позывной, а свое настоящее имя, чего делать было категорически нельзя.
– Главный, кто хулиганит в эфире?! – раскатисто рыкнуло.
– Микола это, Микола! – командир уже полностью забыл все правила и нормы радиосвязи, шпарил открытым текстом. – Нас валит снайпер, мы прижаты к земле! Он Вуйко, гад, завалил, Вуйко завалил!
– Двадцать третий, ты что несешь?
– Я в районе железнодорожного вокзала, дальше продвинуться не могу! Здесь работает снайпер! Он уже...
– Двадцать третий, повторите! Двадцать третий, на прием! Бисовы дети, кто там, рядом с Двадцать третьим, срочно выйти на связь!
* * *
– А что Миколы не слышно?
Надпоручик Борош вслушался в подозрительную тишину.
– Залегли?
– Никакой стрельбы нет...
– Глянем?
– Добре...
Один за другим перебежали к кирпичной стене. Заточный хотел идти дальше – но Борош остановил его, показал глазами на окно. Лучше двигаться внутри дома, пусть тут в каждой комнате может быть растяжка.
Заточный повесил винтовку за спину, вооружился «стечкиным», который он снял с убитого русского офицера под Киевом. Надпоручик Борош пошел вперед, держа наготове автомат – в таких ситуациях, как эта, он не бегал, не ссался, выполнял свою солдатскую работу четко и до конца.
В квартире, в которую они залезли – все было перевернуто вверх дном, было видно, что хозяева уходили в большой спешке, бросая все, что невозможно увезти. На полу валялось какое-то типичное для советской квартиры тряпье... старая мебель, примерзшая к полу, стекла были выбиты, батареи лопнули, и весь пол был залит подмерзшей водой. На стене, как напоминание о той, нормальной жизни, висела старая фотография годов еще тридцатых – и лица мужчины и женщины, поднимавших и защищавших огромную страну, не жалея для этого ни пота, ни крови – сурово смотрели на рвущих страну на части потомков.
Дверь в подъезд была заперта; Борош ощупал ее и отступил в сторону. Заточный отодвинул язычок замка – замок был простой, английский, дверь не слишком прочная, без особых хитростей, и осторожно потянул дверь на себя. Проклятые двери... здесь почему-то строили так, что двери все открываются наружу, а не внутрь... очень опасно.
За дверью никого не было.
Прикрывая друг друга, поднялись сначала на этаж, потом еще. На пятом этаже все двери были заперты, ломать их не стали, может, кто-то живет, может, заминировано – тем более что на четвертом – все три двери распахнуты. Они вошли в квартиру, выходящую балконом на проспект, балконы были совмещенные, так они перелезли на балкон, который вел в квартиру из соседнего подъезда. Та была тоже пуста, и там даже батареи не лопнули – хозяева, уезжая, не поленились спустить воду. Впрочем, в масштабах дома или целого города такая предусмотрительность мало что решает... Заточный представил, что будет, когда летом на улице будет под тридцать, и его аж передернуло.
– Чисто! – констатировал Борош, глядя в квартиру.
Эта квартира также была пуста, дверь открыта. Люди бежали из города, оставив город на растерзание. Оставив город умирать...
Открыли дверь, прислушались, перед тем как выйти на площадку. В лестничном пролете не было ни одного целого стекла; первым пошел Заточный, снова сменив пистолет на снайперскую винтовку, на лестничных ступенях он залег, пополз вперед, приближаясь к площадке между этажами, осторожно выглянул, как выглядывает из норы суслик, готовый при малейшей опасности скрыться в благословенной земляной норе, – и отшатнулся.
– Что там? – спросил Борош, занимающий позицию на площадке пятого.
– Там нет... никого.
– Что?
– Всех убили, вот что!
– Брешешь, курва!
Потеряв осторожность, подпоручик, прыгая через ступеньку, спустился на пролет ниже, выглянул – и в ту же секунду четко стукнул выстрел. Одиночный, как всегда. Поляк странно шаркнул ногой и повис на раме, едва не вываливаясь во двор.
– А, мать твою...
Капитан Заточный, несмотря ни на что, сумел сохранить хладнокровие. Он отложил винтовку, схватился за ноги уже убитого Бороша и потащил его назад, заметит... да черт с ним, пусть и заметит. Тело грузно плюхнулось на лестничную площадку, захрустело битое стекло, капитан, по-прежнему не вставая, потащил уже убитого поляка наверх. На лестничной площадке он обшмонал его... рация, пистолет, автомат, боеприпасы... жить можно. Примерно прикинув, откуда может стрелять снайпер, он понял, что здесь, на лестничной площадке, снайпер его никак не достанет, а если рискнет войти в подъезд – у него два пистолета, автомат и гранаты. Тело Бороша он положил так, чтобы за него можно было спрятаться, чтобы оно служило щитом от пуль. Потом – настало время рации, у поляка была хорошая рация, такие раньше весили килограммов десять и по размерам были как раз с армейский рюкзак...
Разобравшись – написано на польском, но ничего страшного, – капитан включил рацию на передачу.
– Всем, кто меня слышит, всем, кто меня слышит. Я – Двадцать третий. Нахожусь в здании в районе железнодорожного вокзала, точное местоположение определить не могу. Обстрелян снайпером, в группе серьезные потери, повторяю – обстрелян снайпером, в группе серьезные потери. Запрашиваю поддержку...
Несколько суток спустя
Вертолет, старый, дребезжащий, неудобный, – крадучись подходил к базе миротворческих сил, временному лагерю, развернутому в прямой видимости от Луганска. Это был старый польский армейский «Сокол», увеличенный в размерах «Ми-2», в свое время переданный в Польшу с советского конвейера, как передали в свое время производство машин «Победа» и самолетов «Ан-2», потому что каждая республика Варшавского договора должна была не обогащать СССР, покупая его товары – а жить своим трудом. Потом поляки разработали свой вертолет, в том числе и боевой его вариант – этакий «Ми-24 для бедных» с двадцатитрехмиллиметровой носовой пушкой и блоками НУРС – но у него осталась кабина, и пару человек там можно было перевезти. Вот на такой вот машине и вынуждены были трястись (это буквальное выражение, в полете так трясло, что приходила в голову мысль о том, что вертолет может прямо сейчас рухнуть, и все, с концами) уоррент-офицер Мартинсон и ганнери-сержант Нули из снайперской команды «Омега – браво» Корпуса морской пехоты США. На данный момент оба они числились инструкторами в центре подготовки снайперов морской пехоты на базе в Квантико, штат Виргиния – но иногда выполняли и специальные задания. Такие, как это...
Их вызвали, как обычно – сверхсрочно, оба они жили в пригородах Вашингтона, и за каждым из них Корпус морской пехоты США послал машину с водителем. Час на сборы снаряжения, затем база морской авиации США Эндрюс – и полет до Великобритании. Там промежуточная посадка – и в Польшу. Раньше как промежуточной пользовались базой в Рамштайн, Германия, – но с тех пор, как поляки начали операцию «Оливковая ветвь», а американцы им действенно помогли – немцы (и не одни немцы) заявили, что не желают иметь с этим ничего общего, и запретили транзитные перевозки через Рамштайн.
